Дело педиатра Надежды Буяновой о военных «фейках». Прения

Уголовное дело началось с конфликта Надежды Буяновой с матерью одного из пациентов. Как рассказала Акиньшина, она привела сына на осмотр к Буяновой, которая поинтересовалась, почему ребенок «начал капризничать». После объяснения матери, что ее сын тоскует по отцу, медик якобы ответила, что мужчина был «законной целью для Украины, и вообще, Россия виновата сама». После этого Анастасия написала на врача заявление в полицию.

Сначала суд избрал мягкую меру пресечения — запрет определенных действий, а затем не стал продлевать даже эту меру пресечения. В конце апреля суд все же ужесточил Буяновой меру пресечения и отправил ее в СИЗО.

На первом заседании Буянова настаивала, что Акиньшина ее оговорила. В этот же день сторона обвинения огласила письменные материалы дела — в телефоне врача нашли скан украинской визовой анкеты и переписку, в которой она называет российский народ тупым и безразличным.

На втором заседании выступила сама Анастасия Акиньшина и признала, что сама не уверена, присутствовал ли ее сын при скандале с врачом. Акиньшина также была возмущена адвокатом Черджиевым, который «устроил на нее травлю в интернет-сегменте», рассказывая, что нет никаких доказательств словам вдовы. Свидетельница говорит, что и сама «долго плакала, что нет записи приема».

На следующем заседании огласили показания семилетнего сына Акиньшиной. Это показания, которые взял у мальчика оперативник ФСБ — судья отказалась вызывать ребенка для допроса. В суде также допросили коллег Надежды Буяновой.

Затем суд допросил следователя Шарова, который рассказал в суде, что Буянову задержали в Смоленской области «на границе с Украиной». На прошлом заседании допросили педагога-психолога, которая присутствовала на допросе ребенка Акиньшиной. По просьбе свидетеля, она давала показания под псевдонимом и с измененным голосом по соображениям безопасности.

На прошлом заседании допросили следователя по делу Буяновой Никиту Ратникова, а также эшника Данилу Павлова, который присутствовал на обыске дома у женщины. Оба они не смогли вспомнить ответы на большинство вопросов защиты.

В коридоре начала заседания ждут около 30 человек. Представительница группы поддержки Буяновой рассказывает, что та в СИЗО начала учить английский язык: «Повторяет каждое утро, это была ее мечта».

В зал заводят Надежду Буянову. Слушатели с ней громко здороваются. Буянова улыбается и говорит журналистам, что чувствует себя «неидеально, но более менее» — сегодня она плохо спала. Про ДТП, в которое Буянова попала перед прошлым заседанием, она говорит, что оно «пережито».

Буянову снова спрашивают, что ей помогает переживать заключение. Говоря про людей, которые ее поддерживают, она начинает плакать, но быстро успокаивается. «Мир не без добрых людей», — добавляет врач.

«У меня жизнь была непростая. Я с первого раза не поступила в институт, в 17 лет я пошла уже работать санитаркой. Мама сильно болела, мне приходилось много трудиться», — вспоминает Буянова.

Она снова плачет и оправдывается за это, говоря, что у нее была беспокойная ночь.

Буянова говорит, что во второй камере ей сидеть лучше, чем в первой — нет «мата-перемата», сидят в том числе «интеллигентные люди».

В зал входит судья Федина. Заседание начинается.

Адвокаты хотят начать это заседание с допроса Буяновой. Врач согласна давать показания, но просит говорить погромче — со слухом у нее проблемы.

Адвокат Соловьев спрашивает, понятно ли Буяновой обвинение. Она говорит, что да: «Там же написано».

Вину Буянова не признает. Она рассказывает, что работает врачом с 1985 года, и за это время у нее ни разу не было дисциплинарных взысканий.

Буянова подтверждает, что принимала Акиньшину, написавшую на нее донос, но снова утверждает, что не говорила фраз, которые ей вменяют. Политической ненависти Буянова не испытывает. Она говорит: «Я живу здесь, добровольно приняла гражданство».

Буянова рассказывает про день приема Акиньшиной. Она говорит, что ребенок не мог ее слышать после выхода из кабинета — дверь тяжелая, открыть ее самостоятельно нельзя. А незадолго до этого на двери сломался электронный замок.

В ответ на вопрос прокурора Дудина педиатр говорит, что помнит показания Акиньшиной и ребенка. Она замечает, что ее «безусловно» оговаривают, и по просьбе прокурора объясняет это так: «Сложилось впечатление, что человек просто с неуравновешенной психикой».

Она считает, что такие люди бывают выпивающие или употребляющие наркотики, и напоминает, что говорила главрачу поликлиники о том, что Акиньшиной нужен психолог или психиатр.

Буянова отмечает, что ей «никогда не приходило в голову, что можно разговаривать с детьми» как Акиньшина — «с напором, давлением, унижая ребенка, с детьми так не разговаривают».

Адвокат Соловьев задает «коротенький вопрос»: спрашивала ли Буянова у Акиньшиной, почему ребенок баловался. Буянова говорит, что этого вообще не было — «мальчик был тишайший, может, из-за того, что мать так с ним».

Судья просит рассказать события дня более детально. Буянова говорит, что в этот день работала во вторую смену, где-то в 16:30 к ней по записи пришла Акиньшина с жалобой на ячмень у ребенка.

Мальчик сел перед ней, пока Акиньшина «шуршала сумками». Мать сказала, что у ребенка «повторный» ячмень — Буянова предложила консультацию у окулиста и дала назначение вместе с направлением на анализ крови.

«Мать была очень дерганая, нервая, чем-то недовольная», — говорит Буянова.

Она рассказывает, что мальчик отошел к матери, и они что-то тихо обсуждали. «Потом вдруг я слышу ее возглас: могу передать интонации, — продолжает врач. — "Аа, ты думал, ты в школу не пойдешь, нет, пойдешь" — и все это криком».

После этого, говорит Буянова, «ребеночек тихонько вышел», а мать «продолжила шуршания, какие-то возгласы».

Буянова распечатала протокол осмотра и направления и отдала Акиньшиной. Та «какая-то нервная и дерганая вышла», добавляет врач.

Буянова настаивает, что разговоров о вооруженных силах и отце ребенка с Акиньшиной у нее не было.

Дальше следует вопрос от судьи по поводу ее телефона. Врач отвечает, что знакомилась с протоколом осмотра телефона, она подтверждает, что он принадлежит ей.

Судья просит прокомментировать то, что нашли в телефоне Буяновой. Педиатр отмечает, что часто оставляла его «прямо на столе». «Кабинет не закрывался, любой мог туда зайти, и часто кто-то туда заходил — вход был свободный», — объясняет Буянова.

Она также говорит судье, что не замужем, и детей у нее нет. До задержания лиц на иждивении у нее не было — но, по словам Буяновой, она «постоянно кардинально помогала» семье брата.

«У него [брата] такой возможности не было. Я обеим племянницам капитально помогала», — говорит она.

«Я не люблю распространяться о здоровье, это врачебная тайна считается, — рассказывает Буянова. — Но раз такая ситуация сложилась: у меня было тяжелое онкозаболевание 20 лет назад, большой стресс я пережила».

О заболевании она узнала случайно, прочитав свою историю болезни. Буянова говорит, что от рака умерла ее мама, и снова плачет. Врач решила, что «будет бороться», и «как-то господь бог помог». Вокруг нее в тот момент «было много хороших людей».

Судья спрашивает про другие заболевания. Врач отмечает, что у нее «не самая плохая наследственность, и это имеет очень большое значение». Тем не менее у Буяновой был хронический тонзиллит, который снова обострился в СИЗО, гипертоническая болезнь, серьезная грыжа, из-за которой она ходила «скрюченной в букву Г».

Вопросов к Буяновой больше нет, допрос окончен.

Адвокат Леонид Соловьев просит исследовать ответ на его адвокатский запрос о лицах, которые передавали Буяновой вещи.

Один из них — Кан А.В, который также был понятым на следственных действиях, но не пришел в суд. Кан передавал Буяновой 20 килограммов соли, чтобы закрыть лимит передач на месяц, это говорит «о его личной заинтересованности».

Буянова добавляет, что когда она была на карантине, ей пришло также 10 литровых пакетов молока, но она не знает, от кого была эта передача. Судья приобщает ответ.

Соловьев читает ответ на запрос из СИЗО-6: в нем перечисляется, кто делал передачи Буяновой, среди них действительно упомянут Кан.

Соловьев заявляет новое ходатайство: из-за существенных противоречий в показаниях Буяновой и ребенка он просит провести судебно-психилогическую экспертизу в отношении несовершеннолетнего свидетеля.

Вопросы Соловьев хочет поставить следующие: находился ли ребенок под влиянием матери и склонен ли он к фантазированию.

Буянова поддерживает ходатайство. «Я все же педиатр, я с детьми работаю, я видела этого мальчика — то, что сказано в протоколе, просто уму непостижимо: у мальчика неуспеваемость в школе. <…> Кто ему это все?…Я сомневаюсь, что это вообще его слова».

Прокурор ожидаемо не поддерживает ходатайство, он считает, что оснований для экспертизы нет. Судья отклоняет ходатайство. По ее словам, это ведет «к необоснованному затягиванию процесса».

Начинаются прения. Прокурор Дудин отмечает, что преступление Буяновой отнесено к категории тяжких.

Он говорит, что Буянова не признала вину, но ее версию не подтверждают доказательства по уголовному делу: в первую очередь показания Акиньшиой и ее малолетнего сына.

Дудин отмечает, что из их показаний следует, что в ходе личного приема 31 января Буянова действительно сказала в том числе и такую фразу: «Вы понимаете, что там творится, он [отец ребенка] сам туда пошел, и это значит, что он законная цель».

Дудин перечисляет другие доказательства, в том числе повторяет сообщения Буяновой об Украине, которые нашли у нее в телефоне. Вина Буяновой полностью доказана, считает прокурор.

Помимо прочего, говорит гособвинитель, Буянова «применяла меры по транслированию своей позиции обществу».

Он просит назначить ей шесть лет лишения свободы.

Выступление в прениях начинает адвокат Оскар Черджиев. Он говорит, что Буянова не совершала преступления, а «дело построено на оговоре и клевете».

Черджиев отмечает, что Акиньшина перед приемом узнала о том, что Буянова уроженка Украины. По словам защитника, на видео из коридора клиники видно, что ребенок абсолютно спокоен, а это уже не соответствует показаниям Акиньшиной.

Черджиев говорит, что в ситуации Буяновой должна действовать презумпция невиновности — но следствие принимает на веру слова Акиньшиной без каких-либо доказательств.

Черджиев также напоминает, что запись из кабинета педиатра исчезла «при загадочных обстоятельствах», хотя защита надеялась, что это будет еще одним доказательством невиновности Буяновой.

Черджиев добавляет, что кадры обыска у Буяновой «облетели и потрясли весь мир». Адвокат говорит, что его не пустили на обыск, оперативники совершили в том числе множество других нарушений. В то же время понятые не пришли на допрос — исходя из этого, можно считать, что «таких людей не существует».

Черджиев просит исключить протокол обыска у Буяновой из доказательств в уголовном деле.

Защитник также отмечает, что следователь Бочаров «как будто не догадался сам допросить ребенка» и полагает, что это связано с тем, что все понимают — ребенка в кабинете не было, о чем сама Акиньшина говорила на очной ставке.

«Прекращать дело, которое потрясло весь мир, следствию не хотелось. Тогда и возникла идея поменять показания Акиньшиной и как бы допросить ребенка», — говорит Черджиев.

По его словам, про такие дела обычно говорят: «Шито белыми нитками».

Ребенок не мог произнести и понять такие слова, как «страна-агрессор», «законная цель» и «СВО», уверен Черджиев. Адвокат считает, что мальчика подготовили к допросу, и если он и говорил это, то «лишь повторяя чужие заученные фразы».

Черджиев замечает, что Акиньшина полностью контролировала себя на очной ставке, в деле есть ее заявление, что она чувствует себя нормально. Более того, Акиньшина не могла забыть, что ребенок был в кабинете, настаивает Черджиев. Он говорит, что доверять нельзя и показаниям педагога-психолога «Шаляпиной» хотя бы потому, что она не согласилась прийти на допрос под своим именем.

Ко всему прочему протокол допроса ребенка нельзя считать допустимым доказательством, говорит адвокат. Допрос был проведен 6 февраля, тогда как поручение о его проведении — от 5 марта. Ответ на поручение подписан той же датой, указывает Черджиев на противоречия.

Черджиев напоминает, что Акиньшина не является вдовой погибшего военнослужащего. Во-первых, она давно с ним развелась, во-вторых, согласно ответу из Минобороны, он пропал без вести. Более того, по словам адвоката, Акиньшина пыталась выселить бывшего мужа из квартиры и истребовать с него алименты — это доказывает, что она не могла так переживать за его предполагаемую смерть и при этом забыть обстоятельства разговора в кабинете у педиатра.

Адвокат Черджиев называет дело Буяновой «провокацией». Он обращает внимание на то, что Акиньшина в зале заседания «говорила о ненависти» к гражданам Западной Украины, а Буянова — из Львова.

Он настаивает: вина врача не доказана. Защитник напоминает, что педиатр характеризуется исключительно с положительной стороны, она пожилой человек и имеет проблемы со здоровьем. Он просит вынести Буяновой оправдательный приговор.

Отдельно Черджиев благодарит всех, кто приходил на заседания.

Выступление в прениях начинает адвокат Соловьев. Он говорит, что «не повторяться» сложно, и заранее просит прощения, если это произойдет.

«Юриспруденция — точная наука», — начинает издалека Соловьев.

Он отмечает, что нужно придерживаться четкой формулы: Буянова обвиняется в «публичном распространении заведомо ложной информации о российских вооруженных силах по мотивам политической ненависти».

На все эти слова не стоит обращать внимание, говорит Соловьев. Буянова обвиняется в распространении информации, но если убрать эти два слова, «обвинения не существует».

В деле три основных доказательства: показания Акиньшиной, ее сына и следователя Ратникова, продолжает Соловьев. Он говорит, что считает недостоверными показания Акиньшиной и ее ребенка.

«Единственный момент, за который можно зацепиться — видеозапись из кабинета. У нас ее нет», — напоминает адвокат.

«Если свидетель начинает путаться, они [показания] непоследовательны», — добавляет Соловьев.

Адвокат настаивает, что семилетний ребенок не мог говорить со следователем «вот таким сплошным рассказом» — и это еще одно доказательство недостоверности показаний мальчика.

Соловьев говорит о том, что Акиньшина регулярно меняла показания даже в мелочах, что свидетельствует о ее лжи. Он уверен, что Акиньшина Буянову оговорила. Адвокат напомнил, что женщина сказала: «Когда я узнала, что Буянова из Львова, у меня все сложилось».

Но родиться во Львове «пока еще не преступление», говорит Соловьев. Адвокат говорит, что приговор может быть только оправдательным: «Ложь не должна поощряться, она должна наказываться».

Буянова поддерживает выступление защитников, но сама хочет выступить в последнем слове.

Женщина рассказывает, что родилась в УССР, но сама она говорила на русском, и отец ее был русским по национальности, а мать — беларуска.

«Больно считать, что написано в обвинительном заключении», — говорит Буянова. Она уверена, что с политической ненавистью, которую ей вменяют, нельзя идти в медицину.

«Я причастна к трем народам: русскому, украинскому, белорусскому», — продолжает врач. Она говорит, что не хочет выбирать между этими тремя народами — и начинает плакать.

«Я не политик и не собираюсь ей [политикой] заниматься. Меня нет ни в одной социальной сети. Я не состояла в партиях. Для этого есть другие люди», — говорит Буянова.

«Главврач не стал выяснять обстоятельства дела: от меня решили просто отречься», — продолжает Буянова. Она напоминает, что гражданский суд согласился с ее позицией — и ее восстановили на работе.

Врач считает, что это Акиньшину следовало привлечь за клевету на нее. «Таких, как она, нужно привлекать к ответственности за клевету, — говорит Буянова об Акиньшиной. — Нет доказательств — на нет и суда нет».

«Мать сама запуталась в своих показаниях, даже дату приема в поликлинике не могла точно назвать», — напоминает обвиняемая.

В заключение Буянова снова говорит, что невиновна. Она просит учесть ее возраст, состояние здоровья и профессию, которой она отдала 40 лет.

Оглашение приговора назначено на 12 ноября в 15:00.