Евгения Беркович и Светлана Петрийчук находятся в СИЗО с 5 мая. О возбуждении дела стало известно днем ранее — Беркович задержали в Москве и увезли на допрос. Драматурга Светлану Петрийчук в тот же день задержали в московском аэропорту «Внуково».
Обеих обвинили в «оправдании терроризма» из-за спектакля «Финист Ясный Сокол» — о женщинах из России, которые решили выйти замуж за исламистов и уехать в Сирию. В прошлом году «Финист Ясный Сокол» победил в двух номинациях премии «Золотая маска» — за работу драматурга и лучшие костюмы.
В день ареста Евгения Беркович рассказала в суде, что воспитывает двух приемных дочерей с тяжелыми заболеваниями. 30 июня, когда Хамовнический суд продлил арест фигуранткам «театрального дела» до 10 сентября, эксперт со стороны защиты Алиса Колесова рассказала о «регрессе здоровья» приемных дочерей Беркович — Киры и Анны: «Если коротко и емко я могла бы назвать это медленным убиванием. Это пытка».
В этот же день адвокат Петрийчук Сергей Бадамшин привел официальный ответ из Минюста о том, что «деструктологическая» экспертиза, легшая в основу дела, не может быть доказательством «по причине отсутствия научной обоснованности». Через неделю следствие просто назначило новую экспертизу делу.
30 июля Путин сказал о Беркович и Петрийчук: «Должно быть определенное отношение к тем, кто наносит ущерб внутри страны». По его мнению, «на Украине за это расстреливают».
В зал на заседание, которое должно было начаться в 14:00, начали пускать прессу — спустя более чем два с половиной часа. В зал заходят примерно 20 журналистов и 10 слушателей. Большая часть пришедших поддержать Евгению Беркович и Светлану Петрийчук, как всегда, не попадает в зал.
Адвокат Елена Орешникова, которая защищает Евгению Беркович, просит приобщить данные об усыновлении ее дочерей. Специалисты, обследовавшие девочек, пришли к выводу, что арест Беркович негативно сказывается на их здоровье.
Помимо этого на иждивении Беркович две бабушки, обе 1934 года рождения.
Адвокат Ксения Карпинская, которая также защищает Беркович, зачитывает список личных поручительств: Олег Меньшиков, худрук РАМТ Александр Бородин, Константин Райкин, режиссер Адольф Шапиро, Вениамин Смехов, Генриетта Яновская, худрук Пермского академического театра Борис Мильграм, Ксения Собчак, директор «Подари жизнь» Екатерина Шергова, директор «Дома с маяком» Лидия Мониава, главврач онкологической больницы №62 Дмитрий Каннер, режиссер Владимир Котт.
Карпинская также просит приобщить характеристику художественного пространства ГЭС-2, с которым сотрудничала Беркович.
Следователь Дмитрий Полещук просит приобщить постановления о назначении амбулаторных психиатрических экспертиз Беркович и Петрийчук, а также о психолого-лингвистической экспертизе.
Он рассказывает, что пока завершить расследование не удалось, так как не все причастные к «постановке спектакля» еще допрошены, не все экспертизы проведены.
Следователь Полещук, как и в предыдущие разы, повторяет, что, по его мнению, Беркович и Петрийчук могут сбежать или повлиять на свидетелей.
«Необходимость в избранной мере пресечения не отпала», — подытоживает следователь Полещук. Он дежурно добавляет, что все законодательные ограничения учтены и соблюдены.
Следователь хочет продлить арест Беркович и Петрийчук до 4 ноября 2023 года.
Прокурор Мария Колягина коротко с ним соглашается.
Первым из защитников выступает адвокат и бывший судья Сергей Груздев. Он представляет Петрийчук. По мнению Груздева, за четыре месяца следователь не провел никаких процессуальных действий, содержание ходатайства Полещука он называет «абсолютно пустым» и копирующим самый первый майский материал об аресте.
По логике дела, продолжает Груздев, материал следствия должен был бы увеличиваться, а тут он наоборот уменьшается. Затем адвокат перечисляет, какие документы следователь Полещук сегодня принес в суд. Там только дежурные анкетные справки и два допроса, на которых свидетели ничего существенного не сказали.
Раньше в этих же материалах был «деструктологическая» экспертиза. Но затем Минюст сообщил, что такого вида экспертиз не существует. «Следствие — молодцы, они просто убрали ее из материала», — улыбается адвокат Груздев.
Из дела «деструктологическая» экспертиза не исключена, следствие просто перестало приносить ее в суд после ответа Минюста.
«Весь интернет смеется. Снимает пародийные ролики. Проводит экспертизы по русским народным сказкам», — говорит Груздев. Его же ситуация не смешит, а огорчает. Он добавляет, что по такому принципу в каждом художественном произведении «есть, до чего докопаться».
По словам Груздева, на допросах все свидетели рассказали, что спектакль поднимает важную социальную тему, подтвердив невиновность Беркович и Петрийчук. Его подзащитная Петрийчук не получала никаких взысканий в СИЗО.
Бадамшин начинает рассуждать, что в спектакле шла речь про приговор его прежней подзащитной Варваре Карауловой по делу о терроризме. Судья Мищенко прерывает его и просит вернуться к рассматриваемому вопросу — продление ареста.
Тогда адвокат говорит, что из новой автороведческой экспертизы следствия не следует, что Беркович и Петрийчук виновны в совершении преступления.
«Следователь говорит, что обвиняемая может создать ложные доказательства невиновности. Что, Петрийчук перепишет пьесу?» — недоумевает адвокат Бадамшин.
Адвокат напоминает, что спектакль «Финист Ясный сокол», который лег в основу обвинения, удостоен самой высокой театральной награды в стране «Золотая маска».
Бадамшин снова зачитывает ответ Минюста, который впервые появился на прошлом продлении. В документе ведомства сказано, что «деструктологии», а значит и «деструктологических» экспертиз не существует в природе.
«Видимо, если эту экспертизу убрать, следствию придется прекращать уголовное преледование, поэтому и назначают еще одну экспертизу — психолого-лингвистическую и автороведческую», — констатирует защитник.
Выступает сама Петрийчук, она хочет сначала остановиться на своей профессии: «Мне тут кто-то написал в письме, что я первый автор за 50 лет, арестованный за свои произведения. Не знаю, так это или нет…».
Судья Мищенко ее обрывает — говорить надо про меру пресечения. Петрийчук продолжает про пьесу:
— Просто понимаете, у нас вопрос все равно так или иначе крутится вокруг контента. И ничего, кроме утверждения следователя, что в пьесе содержится оправдание терроризма, в деле нет. Я всю жизнь пишу, единственное, что меня интересовало всю жизнь — это искусство. Большинство моих сценариев были посвящены каким-то женским историям. Одна такая пьеса была написано пять лет назад.
Мы о ней уже говорили и не хочется повторяться, но меня, конечно, все четыре месяца [ареста] поражает, что следствие каким-то образом там углядело оправдание терроризма. Оправдания терроризма там, конечно, нет и быть не может. Точно так же, как нет оправдания самоубийства в «Анне Карениной», нет пропаганды наркотиков в «Морфии» Булгакова, а сериал «Чикатило» с Нагиевым не оправдывает убийства.
Я, конечно, удивляюсь, что первая экспертиза уже явно перестала устраивать следствие, вторая еще не готова, а мы тем не менее четыре месяца находимся в СИЗО. Не понимаю, что доказывает нашу хоть какую-то причастность [к совершению преступления] или намерение скрыться.
Мне это уже даже смешно слышать и, если честно, меня это возмущает. Потому что в Германии я была три месяца в начале этого года, это легко установить по штампам в моем паспорте. А в СИЗО я уже четыре месяца. А в прошлом году я, например, шесть месяцев была в Алматы, но следствие почему-то заинтересовала только Германия.
Аргумент, что я куда-то сбегу, должен на чем-то вообще основываться. Я только приветствую назначение новой экспертизы, которая все должна расставить по местам, но хотела бы дождаться ее дома.
Теперь слово берет защита Евгении Беркович. Адвокат Ксения Карпинская вызывает свидетеля Светлану Строганову — она участвовала с Беркович в усыновлении детей.
В суд заходит Строганова — женщина средних лет с короткой стрижкой в белой футболке и серых джинсах в оранжевую прострочку.
Строганова рассказывает, что знает Беркович с мая 2017 года. Они вместе помогали сиротам в рамках театрального проекта. Там Беркович познакомилась со своей будущей приемной дочерью Кирой.
От предыдущей приемной матери Киру забрали, так как у той женщины начались серьезные проблемы со здоровьем. Тогда Беркович решила забрать и Киру, и вторую приемную дочь той женщины Аню.
По словам Строгановой, девочки смогли «после стольких предательств, отказов» поверить, что у них есть настоящая мама — Беркович.
Разлука с Беркович, по мнению свидетеля, может привести к катастрофическим последствиям для их психики, но пока «их еще можно спасти». Она просит отпустить мать к детям.
Беркович сама задает вопрос из «аквариума». Она на «ты» просит Строганову рассказать, чем опасна для приемного подростка потеря очередного родителя.
Судья Мищенко не дает задать вопрос, строго замечая, что свидетеля Строганову вызвали для рассказа о личности самой Беркович, а не ее дочерей.
«Тогда у меня хорошо все с характеристикой личности. Спасибо», — сухо отвечает Беркович и садится обратно.
По просьбе адвоката Карпинской Строганова дополняет, что Беркович никогда не била детей, называет ту «очень смелой мамой», что «это лучший вариант» для девочек.
Свидетеля Строганову отпускают.
Теперь от защиты Беркович выступает адвокат Елена Орешникова. Она коротко повторяет доводы защитников Петрийчук об отсутствии новых материало в ходатайстве следствия.
«За пять месяцев следователю не удалось установить, когда данный спектакль был поставлен, когда он был показан», — объясняет адвокат.
Материалы следствия, по словам Орешниковой, подтверждают только «наличие волокиты по уголовному делу».
Адвокат Орешникова отдельно останавливается на «публичности» преступления, о котором говорится в обвинении. Театр — не СМИ, ни в каких медиа спектакль не транслировали. А откуда взялось то видео, которое следователь считает «публичным распространением», защите Беркович неизвестно.
Следователь также не объяснил, в чем же «сложность» этого дела, что расследование до сих пор продолжается, и почему раньше не были проведены те экспертизы, которые теперь назначаются, говорит Орешников. До сих пор следователь ни разу не запрашивал СИЗО о состоянии здоровья Беркович, а значит не может утверждать, что оно позволяет находиться под арестом и дальше.
То, что следователь упоминает нормы Европейской конвенции о правах человека в своем ходатайстве, адвокат Орешникова называет насмешкой, ведь в прошлом году Россия вышла из Совета Европы.
Как и раньше адвокат Орешникова и ее коллега Ксения Карпинская готовы внести залог 2 миллиона рублей «или любую другую сумму».
Адвокат Карпинская в своем выступлении вспоминает, что присутствовавшая раньше в материалах следователя «деструктологическая» экспертиза куда-то подевалась. Но 7 июля 2023 года была назначена новая уже упомянутая экспертиза, которую готовит УФСБ по Свердловской области.
Там ставятся вопросы о том, может ли спектакль к чему-то склонять зрителя, а также о каких террористических организациях там говорится.
— То есть через пять месяцев следователь решил определить, о чем вообще это дело.
— Что вы недовольны, как следователь ведет — это предмет нашего сегодняшнего [заседания]? — возмущенно прерывает ее судья Мищенко.
Судья Диана Мищенко раздраженно говорит адвокату Карпинской, что следователь вправе сам решать, как расследовать дело.
«Нам третье заседание рассказывают, что надо допросить актрис. Их всего девять. И [допрошенная недавно] Цигаль-Полищук в их число не входит!» — продолжает Карпинская. Но судья Мищенко снова, переходя на крик, прерывает ее заученной формулировкой, что только следователь решает, как ведется дело.
— Пожалуйста, следующие ваши доводы!
— Назначение экспертизы в другом субъекте федерации…
— Обжалуйте в установленном законом порядке!
— Но это свидетельствует о волоките.
— Я вас услышала! Волокита. Следующий довод.
С речью выступает Евгения Беркович:
— Сегодня четыре месяца с момента нашего ареста и сегодня пятое заседание, юбилейный день. На самом деле, с каждым разом все сложнее готовиться и говорить, потому что для этого нужны люди, с которыми ты говоришь, и неважно — стадион это или один человек. За четыре месяца в тюрьме ты уже перестаешь видеть людей и начинаешь видеть некую систему — общее существо, которое решает твою судьбу. Когда решение принимает человек, в этом есть какая-то логика, какая-то мотивация, какое-то объяснение. В нашем случае никаких логики и мотивации для нашего нахождения в тюрьме нет.
Личность моя характеризована так, что я уже могу на собственные похороны не приходить. Поручительства от Константина Райкина до Ксении Собчак и от телеканала «Спас» до Евроейского Конгресса. У меня есть жилье в собственности, прекрасное и замечательное, мне оттуда гораздо удобнее ездить в Следственный комитет хоть каждый день.
А мне есть, что сказать господину следователю, не в смысле поругаться, а в смысле по делу. Это бы сильно облегчило ход дела, если, конечно, есть задача что-то расследовать, а не просто держать нас в тюрьме.
У меня нет иностранного гражданства, никакой иностранной недвижимости, иностранных счетов. И это я сейчас не жалуюсь и не хвастаюсь, а говорю, что мне некуда и нет никакого способы сбежать. Помимо всего прочего, те, кто видели моих детей, знают, что с ними незаметно исчезнуть довольно сложно. Они заметные, аккуратно говоря и не вдаваясь в подробности диагнозов. Сбежать без своих детей я не могу, потому что — об этом сегодня уже было сказано — я хорошая мама. И куда я от них денусь?
По поводу давления на свидетелей, чтобы они изменили свои показания, сегодня уже тоже сказали: я не система, я человек, какая может быть у меня мотивация давить на свидетелей и заставлять их менять показания, если они уже дали показания в пользу моей невиновности?
Все это мы повторяем с моими защитниками уже пятый раз, каждый раз добавляя новые документы и новые аргументы. Это невозможно подделать. Наверное, с точки зрения системы, я человек, который, чтобы вылезти скорее из-за решетки, будет преувеличивать. Но это невозможно преувеличить. Невозможно, например, преувеличить возраст 90-летней бабушки, она родилась тогда, когда она родилась.
И я все же еще раз остановлюсь словах про моих двух детей. Помимо того, что уже сегодня было сказано, я хочу остановиться на одной этой бронхиальной астме моей дочери, о которой уже говорили мои защитники.
Дело в том, что бронхиальная астма появилась совсем недавно, она появилась в течение этих самых двух месяцев, которые мы сидим в тюрьме после последнего продления. В прошлый раз в этом зале на этом месте находилась свидетель, психолог, от которой приобщена экспертиза. Ей был задан мной прямой вопрос: «Скажите, пожалуйста, когда и если я выйду, я смогу обратно собрать своих детей, чье состояние ухудшается?».
Она сказала совершенно отчетливо: «Если выйдете прямо сейчас, то сможете. А если не сейчас, то не поручимся». На судью Пахомову это никакого впечатления не произвело, мол, ничего страшного. И вот страшное случилось. Если вы когда-нибудь видели задыхающегося ребенка, поверьте, это довольно страшно.
Я своего ребенка задыхающимся видела. У нее это носит психосаматический характер. Когда она только попала ко мне в семью, она от стресса начинала задыхаться. Это очень страшно выглядит. Потом это совершенно прошло. До ареста в мае у меня был физически — не ментально, конечно — здоровый ребенок, который в белой рубашке ехал на концерт поздравлять ветеранов.
Я из всего этого понимаю, что для системы мы — арестованные, заключенные, осужденные — не существуем. Я отказываюсь так смотреть на мир, хотя это сложно, когда сидишь в тюрьме и видишь, что делают с твоей семьей. Когда получаешь письма от бабушки 90-летней, которая говорит: «Я еще месяц не буду умирать, месяц до суда я еще продержусь». А я ей говорю, что ничего хорошего от суда ждать не надо, потому что судов было уже четыре, и они заканчиваются одним и тем же.
Я знаю, ваша честь, что вам не нужно об этом напоминать, возможно, мне самой себе нужно напомнить. Речь идет не про систему. Речь идет про одного единственного человека, который принимает одно единственное решение. И сейчас это вы. Я вообще не апеллирую к следователю, я не говорю про спектакль наш, и так далее.
Мы говорим про одно единственное решение. И для меня сейчас пока важно только одно — останусь я в тюрьме или вернусь домой на каких угодно условиях. Я должна бы говорить, что прошу вообще отменить мне меру пресечения, потому что я невиновна, но это я уже не прошу.
Я просто прошу избрать мне меру пресечения, не связанную с арестом. Прошу дать мне возможность предотвратить тяжелую болезнь и, возможно, смерть близких мне беспомощных людей. Мне кажется, что астма в очень тяжелой форме и не буду говорить сейчас при всех диагнозы, которые есть у вас в документах — это достаточное основание, чтобы вы отпустили меня и Светлану, у которой пожилые родители.
Для нас речь идет о жизни и смерти, для вас, принимающих решение — речь не идет о жизни и смерти, во всяком случае, я на это очень надеюсь. С другой стороны, решение, которое вы сегодня примете, изменит наши жизни на месяц и 24 дня, а с вами оно останется на всю жизнь.
И хорошая новость в том, что у вас абсолютно идеальная ситуация, чтобы принять ваше личное справдливое, гуманное и законное решение.
Когда судья ушла в совещательную комнату, из зала выгнали всех, кроме пишущих журналистов. Из зала попросили уйти даже мужа Евгении Беркович.
В перерыве Беркович и Петрийчук смеются по поводу вопроса о надежде. Беркович старается себя не накручивать и вообще ее «шаверма ждет», а Петрийчук хочет «окситоцин немного в мозг пускать» и готовится.
«Тюрьма — не могила, срок — не резина» — делится Беркович тюремной мудростью. Петрийчук говорит, что, когда ей в аэропорту сказали, что она задержана по уголовному делу, она в ответ рассмеялась, приняв это за розыгрыш.
На послезавтра у Беркович назначено первое за все время свидание. Петрийчук о свиданиях не просила: «Сложно».
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Мы работаем благодаря вашей поддержке