Русофобия именем социальной справедливости

Европейские страны по-разному относятся к бегущим от революции русским: некоторые открывают границы, другие же, как Великобритания, предпочитают финансировать союзы эмигрантов, но при этом не предоставлять им право на проживание.

В двадцатые годы Чехословакия идет по особому пути и последовательно формирует русскую диаспору: правительство привлекает вузовских преподавателей, студентов и сельскохозяйственных рабочих, в местных университетах открываются русскоязычные кафедры, русскоязычным студентам выделяется отдельный стипендиальный фонд, покрывающий расходы на жизнь. Здесь преподают Петр Струве, Николай Бердяев, Николай Лосский. Более того, Чехословакия оплачивает билеты русским, бежавшим из охваченной революцией страны в Турцию и Болгарию, так что к концу двадцатых годов здесь, прежде всего в Праге, Брно и Братиславе, живут более 50 тысяч бывших подданных Российской империи. Программа получает название «русская акция».

Первый президент Чехословакии Томаш Масарик уверен, что большевикам не удастся долго удерживать власть, а поэтому ведущая роль в возрождении России будет отведена бежавшим из нее мигрантам. Немалую роль играет и память о гуманитарной помощи, которую страна получала от империи Романовых во время Первой мировой войны. Чехословацкое государство поддерживает православные религиозные общины, русскоязычную прессу, культурные и образовательные центры, музеи, архивы и научные объединения. Впрочем, финансовую помощь не стоит преувеличивать: главным образом в Чехословакию стремится интеллигенция, которая, несмотря на чехословацкие деньги, теперь едва сводит концы с концами и в лучшем случае может позволить себе жить среди рабочих. Посетивший Прагу осенью 1923 поэт Владислав Ходасевич пишет, что там «в отличие от Парижа, русские ходят в люстриновых куртках и серых штанах, <…> носят бороды и небритости». Марина Цветаева, напротив, в восторге от Праги.

Первое время русские эмигранты в буквально смысле сидят на чемоданах, готовые в любой момент вернуться домой — в двадцатые годы в эмигрантских кругах было все еще сильно представление о хрупкости советской власти. «Большевики в настоящее время — сухой гриб: он стоит, пока его не задела, хотя бы слегка, чья-либо нога», пишет в одной из чешских газет юрист Завадский. Один из немногих, кто сомневается в скором падении СССР — социолог Питирим Сорокин, уверенный, что население свой выбор уже сделало.

Одновременно в Чехословакии растет влияние социалистических идей и левых партий, которые видят в русских эмигрантах реакционеров и сторонников реставрации монархии. Левые начинают кампанию против финансовой поддержки эмигрантов и программы «русская акция». Чешская интеллигенция буквально бредит Октябрьской революцией, и в университетах начинается травля русских профессоров, которые бежали от большевиков. Высказываясь за социалистические идеалы — борьбу за справедливость против капиталистической и любой иной эксплуатации — левые партии тормозят критические важные для бежавших из России законопроекты, из-за чего те не получают доступа на рынок труда, права на социальное страхование и свободу предпринимательства. В регионах левые начинают антирусскую агитацию и призывают фермеров не нанимать русскоговорящих на полевые работы.

К середине тридцатых эта точка зрения чехословацких левых доминирует, и пресса называет Сталина «самым великим славянином, который когда-либо существовал».

Никакой свободы печати врагам свободы

В 1920 году в Париже начинает выходить журнал «Современные записки», в котором складывается, пожалуй, уникальная для русскоязычной литературы ситуация, когда в одном месте публикуются ведущие писатели-эмигранты. Несмотря на политическую позицию редакции — четверо из пяти редакторов были правыми эсерами — журнал публикует Ивана Бунина, Зинаиду Гиппиус, Владимира Набокова, Тэффи, Гайто Газданова, Константина Бальмонта и и многих других. В отличие от основной массы эмигрантской прессы, «Современные записки» выходят регулярно и неплохо продаются, хотя и существуют за счет нерегулярной финансовой поддержки со стороны европейских государств и пожертвований частных меценатов.

В первом номере журнала его художественная часть провозглашается свободной от идеологий и политических пристрастий — здесь публикуются и стихотворения Марины Цветаевой, которые любой другой левый журнал называл бы «мелкобуржуазными», и протофашистский роман Ивана Шмелева «Солдаты». При этом издатели, по своему собственному признанию, «ничего не смыслят в литературе».

Впрочем, черносотенцев и других крайне правых авторов в «Современных записках» обычно все же не публикуют: хотя основная политическая идея русской эмиграции — это антибольшевизм, редакция все-таки считает приверженность авторов идеям демократии необходимым условием для печати их произведений. В журнале публикуется «Дар» Набокова, но издатели изымают из романа спорную на их взгляд главу, в которой критикуется фигура Чернышевского и революционно-демократические идеи.

«Сотрудничество в "Современных записках" было своего рода знаком эмигрантского отличия, — рассказывает в своих мемуарах о журнале писательница и постоянный автор издания Нина Берберова, жена поэта Ходасевича, — <…> Издание, конечно, не было ни "авангардным", ни даже "передовым" и продолжало традицию старых русских "толстых" журналов. Но даже при отсутствии свободы для большинства авторов, придавленных старомодными вкусами и требованиями редакторов — последних представителей русского народничества, — это было место, где в течение почти четверти века могли появляться значительные вещи как "старых", так и "молодых"».

«Современные записки» выходят до 1940 года, когда выпуск журнала прекращается после оккупации Парижа войсками нацистской Германии.

Масоны и украинский вопрос

Попав под запрет в 1822 году, русское масонство в целом приходит в упадок, хотя отдельные представители дворянства формально и вступают в ложи, находящиеся за границей. Возрождается оно в начале XX века на базе Русской высшей школы социальных наук в Париже как реакция на подъем французских масонских лож: на фоне «дела Дрейфуса» французские масоны включаются в борьбу с клерикально-консервативными кругами, требуя признать лаицизм — движение за секуляризацию общественной жизни — одним из ключевых государственных принципов.

Масштабная политическая амнистия 1905 года возвращает масонов Российской империи в легальное поле, в ложи вступают многие кадеты и меньшевики, которые видят в вольных каменщиках не столько верное идеям Просвещения тайное надполитическое объединение, сколько организацию, созданную для обмена опытом, теорией и практиками политической борьбы с самодержавием.

После революции и с началом массовой эмиграции из России во Францию русские представители масонства надеются найти в местных ложах поддержку в борьбе с большевиками: с этой целью в ложу Великого востока Франции вступает дипломат Леонтий Кондауров. Впрочем, особого понимания среди французских и русских масонов, поселившихся во Франции еще до революции, он не находит — на словах верные высоким идеалам масоны оказываются оппортунистами, которым было мало дела до событий в Российской империи.

Кондауров идет на сомнительный для убежденного монархиста шаг и приглашает в ложу бежавшего из России председателя Временного правительства Александра Керенского, который так же безуспешно пытается показать французам антидемократический характер большевистского переворота. Лишь в 1924 году, когда Четвертый конгресс Коммунистического интернационала в Москве объявляет масонство формой «политического прислужничества мелкой буржуазии и мелкобуржуазной интеллигенции перед капиталом», масоны признают Советскую Россию диктатурой.

Еще один большой вопрос для русскоязычных масонов в эмиграции — независимая Украина. Великий восток Франции вступает в переписку с Великой ложей Украины, когда главой украинского правительства становится «великий мастер» Симон Петлюра. Это встречает возмущение в среде русских вольных каменщиков, однако французские масоны принимают решение поддержать независимость Украины и через связи в парламенте Франции лоббируют признание независимости на государственном уровне.

Более того, один из руководителей ложи Великого востока представляет Украину в только что созданной Лиге наций. Протестуя против «украинских сепаратистов», эмигранты из Российской империи массово выходят из ложи. Однако единственное, чего им удается добиться — отклонение заявки Петлюры в Международную масонскую организацию, которая обвиняет украинцев в антисемитизме и поддержке еврейских погромов. На фоне этих споров и постоянных интриг между бывшими кадетами масонство перестает быть для эмигрантов из Российской империи способом дипломатической борьбы — Франция признает Советскую Россию уже в середине 1920-х — и на первый план выходят индивидуальные интересы: чтобы укрепить свое финансовое положение, русские масоны ищут связей в банковских и промышленных кругах.

Русский философ открывает Европе Достоевского

Интегрироваться в новую среду эмигрантам мешают языковые границы: лишь немногие из них могут похвастаться не только хорошим знанием иностранных языков, остальных отличает нежелание вообще изучать язык принимающих стран. Особенно остро вопрос языка стоит у академиков, которые оказываются отрезанными от научной жизни и вынуждены, несмотря на докторские степени, искать поденную низкооплачиваемую работу.

Другая проблема — бежавшие от большевиков зачастую оказываются за границей без документов, которые подтверждали бы полученное образование или прерванное обучение. Одним из немногих, кому не только удается стать часть интеллектуального ландшафта Европы, но и оказать на него заметное влияние, в Париже двадцатых-тридцатых годов становится философ Лев Шестов.

Он родился в Киеве в состоятельной купеческой семье еврейского происхождения, активно участвовавшей в делах местной общины и сионистском движении. Окончив юридический факультет Киевского университета, Шестов вместо коммерции и внутренних проблем еврейской диаспоры начинает заниматься рабочим вопросом и сближается с радикальными левыми, при этом в большевиках видит реакционеров и революцию встречает прохладно. Зимой 1922 года Шестов получает четверть ставки в Институте славяноведения Сорбонны и следующие 16 лет читает там курсы по философии на свободные темы — от истории русской философии XIX века до особенностей мысли Достоевского и Толстого.

В 1928 году на Амстердамском философском конгрессе он выступает с критикой Эдмунда Гуссерля — главной звезды европейской философии того времени. Несмотря на это, Гуссерль и Шестов быстро становятся друзьями — немец помогает эмигранту с публикациями и вводит его в интеллектуальные круги Германии и Франции. Благодаря этому Шестов знакомится с немецким философом Мартином Хайдеггером и ведет с ним долгую переписку об интеллектуальном наследии Сёрена Кьеркегора.

В Париже Лев Шестов задает моду на русских писателей: его лекции о философских идеях Достоевского посещает, в частности, молодой Жан-Поль Сартр. Шестов ведет активную интеллектуальную жизнь, но практически не соприкасается с русской диаспорой. Когда в 1938 году Шестов умирает, по французскому радио транслируются его лекции, а в Алжире Альбер Камю пишет критическую работу об идеях этого философа.

Великая княжна с военной фабрики

Подпись

Зимой 1920 года неподалеку от берлинского парка Тиргартен полиция спасает из воды попытавшуюся утопиться молодую женщину. Скверный немецкий выдает в ней иностранку, но девушка наотрез отказывается представиться. Недолго думая, власти помещают ее в психиатрическую лечебницу.

В клинике Дальдорф (Irrenanstalt Dalldorf) незнакомка проводит два года: другие пациентки и сиделки, как пишет немецкий историк Карл Шлегель, ищут объяснение ее странного даже по меркам лечебницы поведения и выдвигают невероятную теорию: перед ними великая княжна Анастасия, дочь последнего российского императора. Европейская пресса тех лет была переполнена непроверенными слухами о том, что некоторым Романовым удалось избежать расстрела и спастись.

Покинув больницу, Анастасия и правда начинает называть себя великой княжной, поддержку ей оказывают все те же бывшие пациенты Дальдорфа и эмигранты-монархисты, которые вводят ее в аристократические круги Веймарской республики. Анастасия рассказывает малоправдоподобную историю спасения: из Ипатьевского дома, в котором была расстреляна императорская семья, ей якобы удалось сбежать благодаря красноармейцу Александру Чайковскому, который довез ее из Екатеринбурга в Румынию. Великая княжна якобы родила ему сына, однако после внезапной смерти своего спасителя бросила ребенка и отправилась на поиски родственников в Берлин, где от отчаяния пыталась наложить на себя руки.

Появление императорской наследницы затрагивает множество интересов, прежде всего экономических — в Берлинском банке лежат так называемые «царские миллионы», на которые Анастасия спешит высказать притязания. В надежде получить свою долю многие русские эмигранты, близкие к дому Романовых, подтверждают ее историю, хотя и распознают самозванку с первых минут. Появление Анастасии — громкое медийное событие: ее фотографии занимают передовицы газет по обе стороны океана, ее преследуют фанаты, ее именем рекламируют сигареты и сладости.

В двадцатые годы по всей Европе появляются якобы выжившие потомки царской семьи, предъявляющие права на царские миллионы. И хотя в случае Анастасии канцелярия императрицы-матери в Копенгагене устало заявляет, что это очередная самозванка, часть выживших Романовых признает в ней дочь Николая II. Среди них — великий князь Андрей Владимирович, внук Александра II. Признают ее и дети придворного лейб-медика, расстрелянного вместе с царской семьей.

В 1927 году бульварная газета Nachtausgabe пишет, что в реальности «великая княжна» — работница-полячка Франциска Шанцковская, пострадавшая в результате несчастного случая на берлинской фабрике боеприпасов. Примерно в то же время начинаются тяжбы о царском наследстве, притязания на которое предъявила Анастасия: немецкое правосудие устраивает очные ставки с родственниками, за женщиной ведется круглосуточное наблюдение, на допросах она вынуждена отвечать на вопросы о крое своих детских платьев и шляп, Анастасию заставляют даже пройти сомнительные антропологические эксперименты с измерением черепа. С одной стороны, она не знает элементарных вещей, которые должны были быть известны царской дочери, с другой — демонстрирует поражающее знание мелких деталей. Окончательно судебный процесс Анастасия проигрывает в 1938 году.

Не без трудностей она переживет Вторую мировую войну, под именем Анны Андерсон сбежит от советских оккупационных властей, предпримет в 1960-х еще одну попытку через суд признать себя наследницей царской семьи и только после провала эмигрирует в США, где выйдет замуж и проживет до середины 1980-х в Шарлоттсвилле (Вирджиния). Проведенные в 1990-х годах независимые анализы ДНК покажут, что генетический материал Анастасии имеет больше совпадений с Шанцковскими, чем Романовыми.

Черносотенцы открывают огонь

В годы Гражданской войны конституционные демократы поддерживают Белое движение, и после его поражения многие из них вынуждены покинуть Россию. Европейским центром партии кадетов становится Берлин, где им удается войти в правления большинства эмигрантских организаций. Кадеты самые состоятельные среди эмигрантов — большинству из них удается не только вывести за рубеж свое состояние, но и получать внушительную финансовую поддержку благодоря связям с представителями деловых кругов русской диаспоры.

Основная часть берлинских кадетов объединяется вокруг русскоязычной газеты «Руль», политическую направленность которой определяет Владимир Набоков — один из признанных лидеров партии и отец писателя Владимира Набокова. Другое крыло кадетов представляет Павел Милюков, который живет в Париже и издает популярную газету «Последние новости».

Фигура Милюкова поляризует русскую эмиграцию: монархисты не могут простить ему речь в Государственной Думе в 1916 году, в которой лидер фракции кадетов обвинил императрицу в государственной измене, левым не нравится его роль в создании Временного правительства и поддержка действий Антанты.

Использованная литература:

Серапионова Е.П. Российская эмиграция в Чехословацкой Республике (20-30-е годы).

Савицкий И.П. Прага и зарубежная Россия. (Очерки по истории русской эмиграции 1918-1938 гг).

Ходасевич В. Ф. Избранные письма.

Чехия и Словакия в XX веке: очерки истории.

Базанов П.Н. Издательская деятельность политических организаций русской эмиграции: 1917-1988

Струве Г.П. Русская литература в изгнании.

Карл Шлегель. Берлин, Восточный вокзал: русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919-1945).

Серков А.И. История русского масонства 1845 – 1945.

Николаевский Б.И. Русские масоны и революция.

Peter Kurth. Anastasia: The Riddle of Anna Anderson.

James B. Lovell. Anastasia: The Lost Princess.

Соколов Н.А. Убийство царской семьи.

Морева Л.М. Лев Шестов.

Милюков П.Н. Эмиграция на перепутье.

Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия: История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека (1920 – 1970).

Шелохаев В.В. Конституционно-демократическая партия в России и эмиграции.

Гончаренко В.Г. Белоэмигранты между звездой и свастикой.

Собственная партия едва не отворачивается от Милюкова, когда он провозглашает «новую тактику» и называет ошибкой действия Белого движения и других вооруженных групп, обернувшиеся Гражданской войной. Милюков уверен, что противникам большевиков следует опираться на крестьянские восстания и народное сопротивление: крестьяне не примут диктатуру пролетариата и могут свергнуть новую власть под демократическими и социалистическими лозунгами. Эти идеи по сути перечеркивают всю деятельность Белого движения и партии кадетов последних лет.

В марте 1922 года Милюков приезжает в Берлин, чтобы прочитать в здании местной филармонии лекцию о голоде в Советской России. Год назад он уже пережил неудачное покушение в Риге, организованное монархистами. Закончив доклад, Милюков спускается со сцены и собирается вернуться на свое место, когда из зрительского зала по нему открывают огонь. Публика слышит лишь слова «Я мщу за царскую семью», в зале начинаются паника и давка. От пули Милюкова заслонил его внутрипартийный соперник Набоков — он скончался на месте от ранения в сердце.

Слушатели задерживают убийц, которыми оказались монархисты и бывшие офицеры императорской армии Петр Шабельский-Борк и Сергей Таборицкий. Последний — один из организаторов публикации «Протоколов сионских мудрецов» на немецком языке и сотрудник газеты «Луч света», не скрывавшей своих черносотенных позиций.

На суде оба заявят, что Милюков — один из главных виновников падения монархии в России, который на деньги евреев и масонов привел страну к анархии.

Убийцы получили 12 и 14 лет каторги, впрочем, уже в начале тридцатых Шабельский-Борк и Таборицкий попадут под амнистию и продолжат политическую деятельность в специально созданном нацистами «Отделе русских беженцев в Германии». Таборицкий вступит в СС и займется составлением списков противников Гитлера среди русских эмигрантов. Кадет Милюков доживет до 1943 года, став с началом войны одним из главных апологетов Сталина.