«Решают, умереть мне или быть заключенным». Мобилизованный из Амурской области попытался оформить опеку над матерью, но оказался под следствием

В 2021 году я окончил Дальневосточный государственный университет путей сообщения в Хабаровске. До мобилизации работал электрослесарем на местном золотодобывающем предприятии «Прииск Соловьевский», жил в поселке вместе с мамой.

В конце сентября мне глава сельсовета [Ирина] Артемьева вручила повестку. 25 сентября я прибыл и начал проходить военную службу в ДВОКУ. Скажу честно: перед тем как поехал, написал на всякий случай завещание на маму.

Шел, настраиваясь, что на месте докажу, что маме нужна помощь. На сегодняшний момент у нее диагноз: ревматоидный артрит правой и левой кистей и еще пальцев рук. Она не так давно перенесла операцию на органах брюшной полости, в ноябре по результатам медико-социальной экспертизы ей присвоили инвалидность III группы. Есть еще заболевание ног, ей необходимо менять оба коленных сустава. Стоимость протеза огромна — от 180 до 310 тысяч рублей за один протез, а ей нужно поменять оба. В нашем поселке Соловьевск просто невозможно сделать такую операцию, маму нужно отвезти в Новосибирск.

В военкомате меня никто слушать не захотел. Естественно, я переживал за маму: одно дело — знать примерно, что это за болезнь, а другое — каждый день видеть, как близкий человек через силу борется с ней. Ты можешь помочь только в бытовом и финансовом плане, морально поддержать, но здоровье купить новое нельзя. Ревматоидный артрит нельзя вылечить, можно только слегка облегчить боль.

Сейчас маме 54 года. Кто-то скажет — молодая, но болезнь ее сильно изменила, она с трудом ходит, поднимается по лестнице. А мы живем в холмистой местности — у нас все село на сопках, то спуск, то подъем. И как ей жить одной, если ей даже нельзя поднимать ничего тяжелее двух килограмм? Живем мы в бараке, в аварийном доме, где каждую зиму вода перемерзает.

Сразу после мобилизации за мамой присматривал мой друг, но у него в этом месяце родилась дочь, он многодетный отец, трое детей, он еще помогает теще и своей матери — заменить меня, понятное дело, не может целиком. Еще у меня есть сестра, но она давно живет и работает в США. Она приезжала к нам в отпуск иногда, но постоянно с нами жить не могла, максимум месяц-полтора раз в три года. И не всегда у нее получалось приехать.

У мамы единственный доход — пенсия в 13 тысяч рублей. С работы она вынуждена была уволиться, так как ей тяжело ходить. У нее на лекарства уходит почти восемь тысяч рублей (один укол обезболивающего стоит 1250 рублей, а надо минимум пять в месяц), плюс за ними еще съездить надо — в Соловьевске этих лекарств нет, надо в Тынду, а иногда и до Благовещенска. Когда ей присвоили инвалидность, надбавка составила всего 2,5 тысячи рублей. Поэтому, конечно, маме я помогал и финансово. Она фактически находилась на иждивении у меня.

Уголовное дело

После того как меня мобилизовали, мама обращалась в различные инстанции, пытаясь доказать, что мобилизовали по ошибке, что у нее серьезные заболевания, а без моей помощи ей не справиться. Но ответ везде один: «Оснований для отсрочки от мобилизации не установлено».

Поэтому, когда через месяц после мобилизации, 21 октября, мне дали увольнительную на один день, я сразу отправился в Новосибирск, чтобы оформить патронаж над мамой. Но я иногородний — не успел за раз собрать все нужные документы и направить их в орган опеки и попечительства, пришлось ехать домой за ними.

Да, я самовольно покинул часть, не отрицаю. Но как я мог иначе поступить, если понимал, что вот вернусь обратно на СВО и про мамину операцию можно забыть?

Когда 30 ноября вернулся в Приамурье, меня прямо на вокзале в соседнем Сковородино задержал сотрудник полиции. Я ему подробно объяснил причины, по которым покинул часть, подписал подписку о невыезде, а 7 декабря отправился в часть при ДВОКУ — следователь постоянно давил, мол, надо как можно быстрее быть в части, тогда будет смягчающее обстоятельство. но в итоге меня в части задержали. И с декабря сижу здесь.

Уголовное дело завели 23 ноября, когда с момента моего отсутствия прошел уже месяц. Сейчас мне избрали меру пресечения — наблюдение командования воинской части, а уголовное дело передано в суд.

Теперь жду суда, не знаю, не предполагаю, что он решит. Скорее всего, отправят на СВО. Заставили писать рапорт, что хочу туда вернуться. Я был вынужден его подписать, потому что понимал, что второй путь — это тюрьма.

Я не хочу садиться, это поставит крест на всей моей жизни, закроет все возможные пути. Мама, конечно, говорит, что лучше быть живым, чем мертвым, но оставляет решение за мной, решать мне. С другой стороны все риски — риск умереть на войне — я тоже понимаю, может, не до конца, но это тоже страшно.

Следственный отдел города Благовещенска (следователь у меня Пересторонин Николай Александрович) не принял ни одного моего доказательства. Следствие не принимает от мобилизованных доводов, не принимает и доказательства, которые ребята предоставляют — я насчитал 24 военных, которые по схожим обстоятельствам не улетели на СВО сразу. Сейчас нас таких осталось 12 человек.

Мы прикомандированы к ДВОКУ, пока у нас идут следственные действия, рассмотрение дел прокуратурой, передача дел в суд и, собственно, суды. У семи человек проблемы со здоровьем разной формы, одного новенького вчера привезли, и какие у него обстоятельства, я не успел узнать. Один парень уже был на спецоперации, получил ранение, вылечился и ждет вылета обратно. Еще один парень просто большой любитель спиртных напитков, который на данный момент уже три раза убегал и не имеет уважительных причин.

Действия следователя однотипные, односторонние, с обвинительным уклоном, хотя следствие ведь не имеет права выносить вердикт. Его как исполнительный орган выносит суд, между тем именно следователи предлагают признать вину. Мой адвокат считает, потому что тогда [следователям] будет меньше работы, им так проще. Их не волнует, что это реальные люди и реальные сроки — от 5 до 10 лет лишения свободы.

Я оказался между двух наковален, и так, и так — ужасно. Получается, сейчас другие люди решают, умереть мне или быть заключенным — я чувствую несправедливость от этого, разве я совершил что-то настолько ужасное, чтобы быть убитым или сесть в тюрьму?

Редактор: Мария Климова