«Стигматизация обществом» и люстрация в Литве

31 мая 1999 года сотрудник литовской налоговой инспекции Юозас Сидабрас получает письмо: по итогам расследования его личного дела Государственная служба безопасности (VSD) и Центр исследования геноцида и сопротивления народа Литвы (LGGRTC) пришли к выводу, что Сидабрас — бывший офицер КГБ. Комиссия установила, что после выпуска из Литовского института физической культуры Сидабрас был завербован местным КГБ и с 1975 по 1986 год сотрудничал с советскими спецслужбами.

Через два дня Сидабрас потеряет работу в налоговой. В тот же день Генеральная прокуратура увольняет Кястутиса Джяутаса — одного из ведущих прокуроров, занимавшегося расследованиями громких коррупционных дел и борьбой с организованной преступностью. За пару дней до этого совместная комиссия VSD и Центра исследования геноцида признала Джяутаса «бывшим офицером КГБ» — в случае прокурора это означало незамедлительный запрет на профессию.

Как и в любой другой стране Восточной Европы, люстрационные законы становятся в Литве предметом ожесточенной политической борьбы между правым и левым лагерем. Первые относительно мягкие люстрационные законы вступают в силу уже в начале 1990-х: тогда гражданам предлагалось добровольно раскрыть факты своего сотрудничества с советскими органами госбезопасности — в таком случае их имена вносились в закрытый реестр, а государство обещало не подвергать сознавшихся ни моральному порицанию, ни юридическому преследованию.

В конце девяностых новому правоконсервативному правительству удалось провести через парламент так называемый «закон о КГБ», запрещающий бывшим сотрудникам и информаторам советских спецслужб занимать определенные должности на государственной службе. Более того, несмотря на критику юристов и правозащитников, Литва становится первой страной Балтии, которая распространяет действие люстрационного законодательства и на частный сектор экономики. Подобные меры обсуждались и в других странах Восточной Европы, но решилась на них только Литва.

В частности, новый люстрационный закон 1998 года запретил бывшим сотрудникам спецслужб в течение 10 лет после его вступления в силу поступать на государственную службу или службу в армии, работать в пенитенциарных, надзорных и образовательных учреждениях. Они также лишались права работать адвокатами и нотариусами, занимать должности в банках и страховых компаниях, охранных и детективных агентствах, государственных и частных медиа. Кроме того, ограничения накладывались на любые профессии, предполагающие ношение оружия.

После долгой полемики и решения Конституционного суда в принятый закон было внесено смягчающее положение: под действие запретов не попадают бывшие агенты, которые в течение следующих трех месяцев добровольно обратятся в VSD и предоставят спецслужбе всю имеющуюся у них информацию о круге своей деятельности, бывших коллегах и осведомителях.

Люстрация в странах Балтии осложнялась отсутствием значительной части архивов: накануне провозглашения независимости КГБ вывозит из Латвии, Литвы и Эстонии свои документы в Москву. Из-за этого собирать информацию спецслужбам приходилось самыми разными способами. Так, спустя месяц после принятия нового закона о люстрации VSD отчитывается о первых крупных успехах: несмотря на отсутствие подобного требования в законе, предприниматели и крупные компании передают государству информацию о своих сотрудниках, которые в прошлом могли быть информаторами или агентами КГБ.

Попытка трех оппозиционных депутатов оспорить закон в Конституционном суде заканчивается неудачно: судьи с некоторой задержкой все же решили, что новый люстрационный механизм в целом совместим с принципами правового государства. Лишь одно наиболее спорное положение было признано антиконституционным: первая версия закона не признавала за бывшими агентами госбезопасности права обжаловать решение люстрационной комиссии.

Благодаря этому уволенный из налоговой инспекции Юозас Сидабрас попытался опротестовать решение люстрационной комиссии: по его словам, с 1975 по 1986 год он занимался по большей части идеологической работой, лишь изредка был вовлечен в контрразведывательные операции и никак не нарушал права и свободы граждан Литвы. В своей административной жалобе Сидабрас требовал отменить решение люстрационной комиссии и разрешить ему продолжить работу в налоговой службе.

Похожую жалобу подал и прокурор Кястутис Джяутас, утверждавший, что большую часть времени с 1985 по 1990 год он проходил обучение в Высшей школе КГБ в Москве, а с 1991 года был двойным агентом и информатором литовских спецслужб. Обе жалобы были отклонены судами второй и третьей инстанции — и в январе 2000 года оказались в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ).

В своем решении Страсбургский суд признал, что распространение люстрационного закона на частный сектор экономики и его отдельные положения были непропорциональными мерами, а «стигматизация обществом» бывших сотрудников и агентов КГБ за их «прежние связи с репрессивным режимом» — нарушением права на неприкосновенность частной жизни. Как и во многих других случаях, посткоммунистические страны Восточной Европы сталкиваются с дилеммой: неизбежность люстрации наталкивается на необходимость соблюдения прав человека и взятых на себя международных обязательств.

Бархатные чистки как «мера по устранению наследия тоталитарных систем»

В начале девяностых права человека в странах Восточной Европы и вопрос о правовой проработке недавнего коммунистического прошлого — это две параллельные дискуссии, которые едва ли пересекаются друг с другом. Одна за другой бывшие страны Варшавского договора вступают в Совет Европы и признают юрисдикцию ЕСПЧ: Венгрия в 1990, Польша и Чехословакия в 1991, Болгария в 1992, Литва, Эстония, Румыния в 1993, Латвия, Молдавия и Украина в 1995, Россия в 1996 году.

Совет Европы в тот момент считал необходимым как можно скорее обеспечить становление новых демократий и распространение Европейской конвенции по правам человека в Восточной Европе, объясняет экс-президент ЕСПЧ Люциус Вильдхабер. Он называет столь быстрый прием в Совет Европы бывших коммунистических стран, и в особенности России, отчасти поспешным. Большинство из них слабо представляли себе, как должно выглядеть современное демократическое правовое государство и какие механизмы должны гарантировать его гражданам соблюдение прав человека.

С другой стороны, начавшийся процесс декоммунизации горячо поддерживают страны Западной Европы и США, далекие от понимания реалий посткоммунизма, — в их представлении бенефициары бывших авторитарных режимов представляют угрозу для молодых демократий, поэтому ключевые государственные институты должны быть переданы в руки демократически настроенных профессионалов, не запятнавших себя нарушениями прав человека. Правительства новых стран Восточной Европы понимают этот призыв буквально — вслед за декоративными переименованиями топонимов и другими символическими жестами декоммунизация и люстрация, как одна из ее наиболее спорных мер, быстро становятся важными инструментами борьбы за власть.

На волне первых законов о люстрациях Парламентская Ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) принимает резолюцию о «мерах по устранению наследия бывших коммунистических тоталитарных систем», осуждающую принцип коллективной ответственности. Поддерживая страны в стремлении защитить новые демократии от отката к авторитаризму, резолюция признает механизм люстрации в принципе совместимым с принципами правового государства, однако подчеркивает: будучи индивидуальной, вина должна быть доказана в индивидуальном порядке. Никто не должен подвергаться люстрации только из-за своей принадлежности к какой-либо организации на службе бывших коммунистических режимов или за деятельность, которая была на тот момент легальной с точки зрения внутреннего и международного права.

Более того, люстрируемые должны иметь право на юридическую защиту и возможность оспорить решение в суде. Люстрации не должны становиться сведением счетов, а вопрос персональной ответственности за совершенные при коммунистических режимах преступления — задача уголовного права и судебных разбирательств. ПАСЕ рекомендует государствам — членам Совета Европы придерживаться этих рекомендаций, однако остается по большей мере неуслышанной.

Другие международные организации, среди которых Евросоюз и ООН, встречают люстрации как инструмент декоммунизации более чем настороженно. Единственная мера, которая однозначно приветствуется на международном уровне — открытие архивов коммунистических спецслужб, которое, впрочем, происходит далеко не сразу.

Уже первый люстрационный закон Восточной Европы, принятый в Чехословакии, встречает шквал критики со стороны правозащитников, а Международная организация труда и Human Rights Watch и вовсе называют саму идею люстраций «охотой на ведьм». «Очевидным нарушением прав человека» чехословацкий закон, который впоследствии станет моделью для большинства стран Восточной Европы, считает и Государственный департамент США.

В своих репортажах из бывшего Восточного блока западные журналисты ожидаемо сравнивают люстрационное законодательство с «Процессом» Кафки. Правозащитники обращают внимание, что эмоциональность, с которой обсуждаются люстрационные законы, несет в себе идеологический заряд, в сущности, мало чем отличающийся от коммунистического. По их мнению, вопрос правовой проработки прошлого — это в первую очередь вопрос уголовного правосудия и независимого суда.

Все еще секретные архивы и право на справедливый суд

Уже в середине девяностых первые жалобы на нарушения прав человека в ходе применения люстрационных законов оказываются в ЕСПЧ, однако основные решения суд принимает лишь в начале двухтысячных. Ключевым для всей последующей практики суда, касающейся процессов люстрации и декоммунизации в Восточной Европе, становится дело Иван Турек против Словакии.

После падения режима Турек продолжал служить в местном управлении образования, пока в январе 1992 года работодатель не потребовал от него предоставить люстрационный сертификат, подтверждающий, что он не был информатором спецслужб. В марте министерство внутренних дел подтверждает — согласно архивам Службы безопасности Чехословакии, Турек сотрудничал с политической полицией, а значит, больше не может занимать должность на госслужбе. Вскоре имя Турека публикуется в «списке коллаборантов», который неофициально был передан прессе, хотя люстрационное законодательство Чехословакии гарантировало непубличность.

В своих многолетних тяжбах в словацких судах — Чехословакия разделилась на два независимых государства в 1993 году — и затем в ЕСПЧ Иван Турек пытается доказать: внесение его имени в документы Службы безопасности, последовавшие за этим санкции и публикации в прессе нарушают его право на неприкосновенность частной жизни (статья 8 Конвенции). Кроме того, утверждает он, сложившаяся в странах бывшей Чехословакии практика применения люстрационных законов не оставляет люстрируемым возможности ознакомиться с документами коммунистических органов госбезопасности, а потому нарушает право на справедливое судебное разбирательство (статья 6 Конвенции).

В 2006 году Европейский суд признал, что в обоих случаях государство действительно нарушило права Ивана Турека, гарантированные Конвенцией. В своем решении ЕСПЧ подчеркивает, что по своему характеру люстрация направлена в первую очередь против прежних коммунистических элит и не должна так широко применяться по отношению к обычным госслужащим. Отсутствие процедуры по заслушиванию самих люстрируемых, равно как и механизма обжалования подобных решений — прямое нарушение прав человека, констатировал ЕСПЧ.

Таким же нарушением права на справедливый суд была признана и практика засекречивания документов о сотрудничестве граждан с коммунистическими спецслужбами, принятая уже новым демократическим государством.

Вопрос о доступе к документам коммунистических органов госбезопасности становится предметом другого разбирательства в ЕСПЧ в деле Матыйек против Польши — страны-рекордсменки по числу жалоб на применение люстрационных законов. Будучи депутатом польского Сейма, Матыйек в 1997 году указал в своей люстрационной декларации, заполнять которую его обязывал только принятый закон, что не сотрудничал с коммунистическими спецслужбами. Спустя два года люстрационный прокурор подал жалобу в апелляционный суд, утверждая, что Матыйек солгал. В итоге суд в Варшаве признал депутата агентом польской Службы безопасности (СБ): свое решение судья обосновал графологической экспертизой и архивными документами коммунистической спецслужбы. Впрочем, документы из архива были признаны секретными, так что сам люстрированный ознакомиться с ними так и не смог.

В своей апелляции депутат Матыйек настаивал, что СБ внесла его имя в список информаторов без его ведома. Он признал, что среди его знакомых в свое время действительно могли быть сотрудники народной милиции и, вероятно, один агент СБ, однако их общение никогда не выходило за рамки дружеских бесед, поэтому ни о каком сознательном сотрудничестве со спецслужбами речи быть не может.

Более того, Матыйек предложил в качестве свидетеля вызвать в суд своего давнего приятеля, предполагаемого агента СБ, и провести независимую графологическую экспертизу архивных документов. Последнюю, как выяснилось в ходе разбирательства, выполнили сотрудники Бюро национальной безопасности — новой спецслужбы в посткоммунистической Польше. Но и во второй инстанции суд отклонил ходатайства Матыйека и пришел к тому же выводу: депутат солгал в своей люстрационной декларации. В итоге его жалоба дошла до ЕСПЧ, который в 2007 году признал нарушение права на справедливый суд (статья 6 Конвенции).

К такому же заключению Европейский суд пришел и в похожем деле Любох против Польши. В восьмидесятых выпускник юридического факультета Збигнев Любох уезжает к своим родственникам заграницу и изредка ведет переписку со своим хорошим знакомым, школьным учителем. Как выяснилось впоследствии, знакомый все это время работает офицером СБ и вносит имя Любоха в список информаторов спецслужбы. Из-за этого в 1997 году вернувшийся в Польшу юрист попадает под люстрационные ограничения и не может работать по своей специальности, а все попытки оспорить это решение заканчиваются провалом. Во время апелляций суд отказывается выслушивать свидетелей защиты и даже предоставить Любоху возможность изучить материалы дела, ссылаясь на секретность доказательств. В 2008 году ЕСПЧ ожидаемо признал, что право юриста на справедливый и независимый суд было нарушено.

Косвенно предметом разбирательства в Европейском суде по правам человека становится и мягкая люстрация в деле Реквеньи против Венгрии. В этой стране сам факт сотрудничества с коммунистическими службами госбезопасности не приводил ни к каким правовым последствиям — но при этом имена бывших агентов публиковались в официальной правительственной газете. С другой стороны, согласно новой конституции Венгрии действующие высокопоставленные офицеры разведки, армии, полиции и спецслужб не могли принимать активное участие в политической жизни: им запрещалось вступать в партии и претендовать на выборные должности. Именно в эти структуры массово перешли бывшие функционеры коммунистического режима — и возможный рост их влияния представлялся авторам демократической конституции достаточно опасным.

Оспорить это положение и пытался офицер полиции Ласло Реквеньи, который посчитал его скрытой формой люстрации, ограничившей его право на свободу выражения мнения (статья 10 Конвенции).

И если в случае несоблюдения права на справедливый суд ЕСПЧ в большинстве случаев встает на сторону подвергнутых люстрации, то попытки признать люстрационные практики в целом нарушающими права человека редко убеждают судей. В 1999 году ЕСПЧ вынес неоднозначно принятое правозащитниками и международными организациями решение по делу Реквеньи, не найдя в его случае нарушения права на свободу мнений: судьи отметили, что демократические государства все же имеют право ограничивать участие сотрудников полиции, армии и спецслужб в политической жизни. Похожее решение ЕСПЧ вынес в деле Жданок против Латвии.

Перегибы переходного периода

Вопрос о необходимости люстрации возникает сразу после распада Восточного блока, но и до сегодняшнего дня декоммунизация все еще остается ключевым элементом политической повестки бывших социалистических стран Европы. В середине нулевых на фоне усиления правоконсервативных правительств люстрация получает вторую жизнь — и, как следствие, ЕСПЧ по-прежнему ежегодно выносит решения о связанных с ней нарушениях прав человека.

Новый материал для правовой оценки поставляют и недавно присоединившиеся к Совету Европы страны бывшей Югославии, которые приняли свои варианты люстрационных законов, касающиеся не только коммунистического прошлого, но и военных преступлений во время вооруженных конфликтов на Балканах.

Конституционные суды, международные организации и правозащитники продолжают настаивать: основная идея люстрации — защита демократии от элит предыдущего режима, влияние которых может грозить откатом государства в авторитарное прошлое. Однако нарушения прав человека во время люстрации — такая же угроза для демократии.

Юристы и правозащитники сходятся во мнении, что массовый характер люстрации не приносит желаемого эффекта, поэтому ее масштаб должен ограничиваться элитой и бенефициарами прежнего режима, а также прямо ответственными за нарушения прав человека.

В международной научной дискуссии даже успело оформиться целое направление исследований transitional justice, которое в том числе анализирует во многом признанный неудачным опыт стран Восточной Европы.

И хотя для этого имелись свои исторические причины, акцент в попытке правовой проработки коммунистического прошлого этих стран с самого начала ставился на сотрудников спецслужб нижнего звена и их информаторов, в то время как инициаторам репрессий и политикам, которые принимали фатальные для экономики и социальной сферы решения, большей частью удалось избежать судебного преследования. Более того, многие из них, в первую очередь «крепкие хозяйственники», продолжили политическую карьеру в новых демократических государствах.

В накопившейся за два десятилетия практике ЕСПЧ судьи последовательно выявляют в странах, выбравших чешскую или польскую модели люстраций, нарушения прав человека в соответствии с 6 статьей Конвенции, гарантирующей право на справедливое и независимое судебное разбирательство. С другой стороны, ЕСПЧ признает: общество посткоммунистических стран имеет право знать имена тех, кто активно сотрудничал с авторитарными режимами и работал на органы госбезопасности.

В 2015 году ЕСПЧ не нашел нарушения права на неприкосновенность частной жизни (статя 8 Конвенции) в деле Сыро против Эстонии: Михаил Сыро, водитель автобуса в Тарту, пытался доказать, что публикация его имени в правительственной газете как сотрудника спецслужб — хотя с 1980 по 1991 он работал всего лишь водителем в КГБ — это непропорциональная мера, нарушающая его права. В другом деле ЕСПЧ в 2017 году, напротив, признал нарушающей право на частную жизнь подобную публикацию имени журналиста Петара Караджанова, который хоть и писал доносы на коллег, свою жену и родного брата, но никогда не занимал должности на государственной службе.

Осенью 2019 года ЕСПЧ в деле Билеский против Северной Македонии вынес последнее на сегодняшний день решение, связанное с применением люстрационных законов в странах бывшего социалистического блока. В середине нулевых Северная Македония (на тот момент носившая имя Бывшая югославская республика Македония) принимает свой первый закон о люстрации, созданный по чешской модели. А в декабре 2010 года районный судья Драги Билеский в письменной присяге отрицает свое сотрудничество с коммунистическими спецслужбами — по итогам расследования люстрационная комиссия не находит в архивах опровергающей это информации.

Следующие два года Билеский остается в должности судьи, пока в ноябре 2012-го анонимный источник не сообщает люстрационной комиссии: во время учебы на юрфаке Билеский был информатором Службы государственной безопасности Югославии. Начавшая пересмотр его дела комиссия приходит к выводу, что Билеский все-таки попадает под люстрационные ограничения и больше не может работать судьей.

Судья Билеский безуспешно требует провести публичное слушание по его делу с заслушиванием сторон и деаномизацией источника. Он настаивает на подлоге документов во время пересмотра его дела — ни на одном из актов, которые сочли подтверждающими его сотрудничество со Службой госбезопасности, нет ни его подписи, ни официальной печати спецслужбы. Последняя, как показала предыдущая люстрационная практика, была обязательной в таких случаях. Более того, судье удается получить из архивов спецслужб подтверждение, что его имя не упоминается ни в одном доносе или списке информаторов.

Люстрационную комиссию эти доводы не убеждают, и она все же называет Билеского информатором спецслужбы. Дело попадает в ЕСПЧ, который уже привычно признает: Северная Македония нарушила право уже бывшего судьи на справедливый и независимый суд.

Редактор: Егор Сковорода