«Ну как тебе наше тхэквондо?». Зелимхан Муцольгов рассказывает в суде, как его пять дней пытали в ингушском Центре «Э»

Пятого августа, утром, в 5:30 приблизительно, я проснулся оттого, что в наш дом, в двери, ломились. Я проснулся, успел одеть штаны. Вышел из своей спальной комнаты, я бежал с футболкой в руках — еще не успел одеть ее. Когда я из комнаты вышел, дверь открылась, и в коридор ворвались эти... люди в масках в форме, с автоматами. Я сказал: «Что вы творите!? Что происходит?». Они на меня накинулись с автоматами. Я понял, что это задержание.

Футболку я одеть не успел, она была у меня в руках. Я поднял руки, и меня повалили прямо перед комнатой спальной. Положили меня на живот на пол, руки назад отвели, сняли ремень с моих штанов и руки завязали назад. И потом надели пакет мне [на голову], до этого меня схватили за волосы сзади и ударили голову об пол. Минуты две все это происходило, не больше. Били немножко потом, ну так, не сильно. Потом меня схватили с собой и вывели из дома.

Выводя из дома, перед воротами, меня посадили в легковую машину. На мне пакет висел, но я видел, что меня посадили в легковую машину. С обеих сторон они присели и быстро мы поехали. Минут через пятнадцать… Мы ехали, скорость была сильная, машина не притормаживала. В машине не разговаривали они, естественно. Прижали мне голову между сидениями. Кто-то положил мне руку на голову, грубо толкнул, чтобы я голову между ногами опустил. В таком положении мы доехали туда. Машина подъехала, посигналила. И чувствую, что открываются ворота, и машина заехала туда. Потом, как заехала, меня из машины вывели, завели в здание какое-то, помещение, и посадили на стул. И ушли они оттуда, те, кто меня туда завели.

Часа два-три ко мне никто не подходил, как меня посадили, так и сидел. Потом ко мне зашли. Открывается дверь, решетка, слышно щелчки вот эти, как они заходят. И, короче, я сидел на стуле. Кто зашел, сказал: «Что он здесь расселся?». Меня скинул со стула, я упал. Потом они меня схватили, сперва скотчем вокруг глаз обвязали пакет, повалили животом вниз на пол. Сняли ремень и завязали руки скотчем в том же положении. Ну, и потом начали проверять содержимое моих карманов в штанах, сняли с пальца перстень серебряный. Ну и как бы начали: «Рассказывай!». Я без понятия, че рассказывать? Они говорят: «Все». Начали потом бить.

Автомобиль начальника криминальной милиции Карабулака Ильяса Нальгиева обстреляли 14 мая 2010 года. Нальгиев выжил. Через два года суд приговорил его к 8 годам заключения по делу о пытках 20-летнего беженца из Чечни Зелимхана Читигова. Вторым обвиняемым по делу проходил начальник отдела полиции Карабулака Назир Гулиев, но суд его оправдал. «Гулиев и Нальгиев составляли хорошо известный в республике "тандем", поэтому признание виновным одного и оправдание другого выглядит как очевидный нонсенс и заставляет предполагать постороннее влияние на суд», — удивлялись этому решению правозащитники из «Мемориала».

Изначально меня не так сильно били. Пощечины, по затылку там. Ну, не так уж сильно изначально. Потом сказали: «Ну рассказывай, где оружие, там всякие разбои, схроны, так и так вот». Били меня. И, получается, через некоторое время, ну, как я помню... Они поставили «звонок» и еще там аппарат принесли, поставили. Облили меня водой, потом я попил, сколько мне надо. Потом мне сказали: «Еще пей». Я говорю: «Не хочу больше». Они сильно нажали, влили в меня воду. Потом зацепили провода сзади на мизинцы. Начали крутить провода. И при этом, ну, начали бить током. Говоря, что на сотрудника Нальгиева покушение было совершено с нашего села. Чтобы я рассказывал об этом.

И меня били током, периодически останавливались. Вопросы задавали, потом опять били. И потом, получается, они вышли... Просто я не могу каждую минуту... вот эти физические страдания. А так, по мелочам... Ну, для меня это мелочи. Били так, сяк, по шее...

Муцольгов, стоя за свидетельской кафедрой, показывает, куда пришлись удары.

И потом... В первый день человек пришел когда, ночью, тишина была. Дежурный или кто он там был, сказал: «Тебе че-нибудь надо?». Я сказал, что мне нужно в туалет. Он меня отвел в туалет, развязал руки. Пакет не снял с головы. Ну, он меня отвел в туалет. И обратно привел, посадил, руки завязал. И сказал: «Не говори никому, что я даже заглядывал к тебе». Ну хорошо, не скажу. У меня и не спрашивали.

Примерно на второй день то же самое, пришли. И положили на пол тоже, вопросы начали задавать, избивать. Потом еще дополнительно мне завязали ноги.

Ноги завязали, руки завязали — и как-то вместе за спину стянули, просунули трубу и меня подвесили. И говорили, чтобы я признался в покушении на сотрудника Нальгиева Ильяса, что я знаю его, чтобы сказал, что я причастен, с кем я это совершал, кто-то еще говорил, что я звонил куда-то якобы… Вот эти вопросы задавались и избивали меня. Мне нечего было сказать в тот момент, я любую бумагу был готов подписать, чтобы прекратить страдания. Я сказал, что я подпишу, только мне сказать нечего, я сказал: если вы бумагу какую-то принесете, я подпишу, я согласен, все возьму. Они мне начали подсказывать схему — где, как… И, получается, они вышли, сказали: «Мы через час вернемся». И когда они уже уходили, я думал, что у меня спина сейчас переломается, так они меня повесили. Я уже терпеть эту боль не мог.

Через некоторое время они зашли, то же самое, вот эту трубу вздернули, и я упал на пол. Я головой вниз упал, пол там был бетонный. Они меня еще вот этой бутылкой с водой часто били в лицо, пинали, когда я лежал, ногами туда-сюда кидали по помещению. И, получается, в ту же ночь они, как меня закинули, они ушли. Я предполагаю, что это была ночь, потому что тишина такая была.

Человек ко мне заглянул, вопрос первый задал: «Живой?». Я сказал, что да, живой. Я сказал ему, что после того, как я висел, у меня скотч к руке прижался, я сказал, что я не чувствую рук, они опухшие были, и что было бы неплохо, если бы руки чуть-чуть расслабили. И он подошел, увидел, как я сидел, сам удивился и побежал оттуда. Потом ножницами он мне отрезал скотч, руки освободил, и я еще долго их не мог вперед вытянуть, они как упали, так и лежали. Он мне их переложил, сказал, помассируй руки, я через некоторое время вернусь и тебя завяжу. То же самое: «Не говори только, что тебя освобождали, что вообще я сюда заходил».

Иллюстрация: Анна Морозова / Медиазона

И, получается, я массировал, массировал руки, через некоторое время он пришел, обратно меня завязал скотчем, но не так туго, и оставил меня, ушел. Я немного поспал, потом проснулся и чувствую, что скотч слабый — и так как у меня голова чесалась, я, получается, руки смог высвободить, снял пакет с головы с трудом, потому что он плотно был завязан. Я снял пакет с головы, через некоторое время смог видеть, потому что было светло уже в кабинете. Потом я огляделся — комната 3 на 4, с решетками, одно окно было заложено кирпичами, два сейфа стояли, дверь железная с глазком. Потом я посмотрел, подошел, в глазок заглянул, там увидел помещение дежурной части. Там сидел человек и [оперативник ЦПЭ Иса] Аспиев стоял — ранее мне знакомый, мы учились вместе в колледже. Дружеских отношений не было, но я знал его лицо. И он, который в дежурной части сидел, хвастался, что получил новый пистолет Ярыгина, смотрел его, крутил туда-сюда.

На мониторе было видно пять-шесть делений, камеры разные, и возле здания ЦПЭ, расположенного в Назрани, снаружи, там круговое движение. Я узнал это место — когда учился, ходил пешком по этой улице. <…> Минут пять я понаблюдал, и потом он как-то меня увидел. Он встал и начал идти на меня — я обратно быстро сел, пытаясь обратно завязать скотчем пакет, и — бах! — хлопнула дверь. Как дверь хлопнула, тишина стала, я пытался пакет надеть, но не смог, потому что их уже два было. Я не помню точно, когда мне второй надели на голову.

После хлопка дверью тишина, ничего не происходило. Я снова встал, подошел к глазку, а там уже темно, ничего не видно. Я отошел, прислушивался, походил немного по комнате. В туалет меня не пускали первые сутки, я один пакет снял, дело сделал и скинул пакет, спрятал его. Второй пакет надеть у меня не получилось, и я ногами-руками начал его растягивать, чтобы он на голову обратно поместился. Растягивал-растягивал, при этом у меня скотч где-то порвался. В итоге я смог натянуть пакет, обратно загнул руки и так сидел.

Через некоторое время услышал, что ко мне кто-то идет — решетка, дверь и прочее. Я уже с пакетом сидел. Зашли три-четыре человека примерно, мне так показалось. Через правый глаз, где у пакеты дырка была, я их видел. Нечетко, но видел. <…> «Рассказывать будешь?» — началось вот это движение.

И ко мне подошел человек, короче, ему стало, ну, как бы… Я сидел — я встал, у меня синяки. Он спрашивает: «Почему синяки?». Я: «Да отлежал, отсидел». Он: «Ну че ты?». И он меня развернул, дал по ногам, я, естественно, встал на растяжку. И, короче, начал меня бить по бедрам, по внутренней части, по телу, по суставам. Начал один человек по этим местам.

Мугольгов снова показывает на себе места ударов.

И требовали признаться в покушении в отношении Нальгиева. И, получается, когда меня туда-сюда били, три-четыре удара делали, а следующий был прямо снизу — ну, между ног, я имею в виду. И после этого я, естественно, падал на колени, на пол, постоянно падал. И в тот момент я обратил внимание, что человек, который меня бил — это, ну, возраст 40-45 лет, потом я узнал, что это Хамхоев Тимур — когда я его в интернете увидел (после новостей о задержании главы ЦПЭ в декабре 2016 года — МЗ). И он меня избивал, вставал, кричал, и потом еще немного, когда я лежал. После пахового удара некоторое время вообще я лежал, не двигался. «Рассказывай!» И он наклонился и говорит: «Я сейчас тебя убивать буду».

Я когда еще лежал, я тоже четко Хамхоева увидел, он поставил меня к стенке и развернул. Он когда ко мне приблизился, наклоняясь, на меня… И получается, начал: «Я сейчас тебя покалечу, убью». Ну, матерились там, конечно. И там кто-то из них… ну я работал тренером по тхэквондо. И он мне кричит: «Ну как ты там, как тебе наше тхэквондо?». Я ничего не говорил, молчал все.

Таким образом меня много раз били, опять и в пах, туда-сюда, по бедрам, потом в пах, я падал, меня обратно ставили. Били меня гораздо больше, но, по крайней мере, 8-10 ударов Хамхоев мне наносил, я видел его непосредственно, когда я оборачивался. Когда он там с товарищем там еще говорили: «Сейчас обрадуешься, сейчас мучеником будешь, ты должен радоваться». Вот так меня избивали. И потом тоже били, били… Я лежал на полу, тогда как упал после очередного удара в пах. Ну, тогда я более-менее дольше лежал, минуты три или четыре я пролежал так.

Хамхоев в тот момент отмел от меня, я чувствовал, что он отошел и никого нет рядом. Я лежал на боку и вижу, как стоящий вот Аспиев… Ну, когда я говорил, когда в дежурной части он был не в форме военной был, просто спортивная кофта, белая олимпийка. Ну, и он подошел и сказал: «Поворачивайся, если собираешься говорить, короче». Потом последовали угрозы: «Мы тебя сейчас убьем, мы тебя сейчас убьем, закопаем». И ногой меня по плечу вот так вот сделал движение, чтобы я повернулся на живот.

«Убивать будем, убью, инвалидом останешься в лучшем случае» — вот такие были разговоры. «Я тебе сейчас спину переломаю». Вот так я лежал на животе, руки за спиной связанные, и он залез мне на спину. И, получается, раза три или четыре он одновременно на меня ногами прыгнул. Они раз, два, три и на четвертый он мне пробил легкие, дыхание… Ну, задохнулся, короче.

Муцольгов резко и шумно втягивает воздух, показывая, как он задыхался.

И после того как я перевернулся на спину, возле стенки была решетка… там две или три стены с решетками были. И он, держась за эту решетку, вот так вот стоял и на меня смотрел в тот момент. И как бы снизу тогда я его тоже еще раз увидел.

Мне было трудно дышать, потому что он в легкие мне пару раз ударил, чего-то он сказал там про покушение на Нальгиева. Через некоторое время опять началось, опять бутылки, когда еще подвешенный был, били по пяткам, палками или прикладом, я не знаю. Я уже не чувствовал, так как все опухшее было. Я чувствовал, что бьют, но боли я не ощущал в тот момент, когда меня по пяткам били. <…> И в тот момент, когда меня били и бутылка эта, которой по голове били… А там как получалось: я сижу, а они с одной стороны, с другой, ты ожидаешь удар с одной стороны, а они опять с другой стороны, а то сверху. И у меня пакет чуть-чуть в сторону скрутился, и я уже видеть не мог, поэтому дальше я вот этот промежуток избиения смог увидеть. Потому что дальше пакет ушел — и все, просвет ушел. Я с этого момента уже перестал видеть, кто бьет.

После этого… Вот эти дни я не могу сказать, я не могу сказать какой день там, несколько раз приходили, два-три раза. Непосредственно то, что синее болезненное, вот эти растяжки, растяжки, на спине… Эти угрозы, что сейчас жену сюда приведут, издеваться будут — вот такие разговоры тоже были, чтоб я сказал про покушение на Нальгиева.

Иллюстрация: Анна Морозова / Медиазона

Потерпевший рассказывает, как сотрудники ЦПЭ пытались убедить его, что он находится в Северной Осетии — хотя он мельком видел за окном знакомую назрановскую улицу, а из соседней мечети был слышен азан.

Получилось так, что избили меня и оставили. И, получается, на следующий день один зашел и сказал мне… Ну, короче, так как я в пакет сделал свое дело, там не было ни окна, ничего. Они открыли окно, вентилятор поставили, проветрили.«Ой, чего, в штаны обделался?». То, се, издевались еще. Поставили вентилятор, проветрили помещение. И зашел один и спросил: «Писать сможешь?». Я сказал: «Смогу писать». Я думал, что признательное показания, в тот момент что угодно я был готов был подписать. Я сказал, что попытаюсь, так как руки у меня были опухшие. Он ушел, через некоторое время вернулся, пакет снял с головы, руки освободил мои. Ну, время, пока я руки помассажировал, потому что они опухшие, я даже ручку не мог держать в руке. И говорит, что, вот сейчас надо написать расписку: «Я буду диктовать, ты пиши». Листа два или три я точно испортил, потому что не мог нормально писать, непонятно было, что я написал. Не было разборчиво.

Текст был такой — расписка, что я пятого августа был забран правоохранительными органами, тогда «милиция» называлась. Через три часа был допрошен, через три часа был отпущен, к правоохранительным органам претензии не имею. Ну вот эту бумажку я написал, потом он забрал бумажку и сказал: «Ты уже надоел, короче, убивать тебя вывозим. Тебе два или три часа на раздумье». И ушел. Через два или три часа он пришел обратно и сказал: «Ну, будешь говорить, вспомнишь?» Я говорю, что вспомнить нечего, но согласен подписать. Он сказал недовольно: «Заканчивайте. Давайте, берите, делайте свое дело».

Два человека в масках зашли, один мне на голову пакет надел, скотчем не обматывали, с обеих сторон меня взяли и потащили через коридор, и так через коридор вывели меня и закинули в машину, в багажник меня закинули. По сигналу ворота открылись и начала машина движения. Когда скорость машина начала набирать, я удостоверился, что она уехала со двора и в багажник никто не заглянет уже, я снял пакет с головы. И вижу, то я в багажнике машины серебристого цвета, там без колонок была машина, только отверстия для них. Через заднее стекло я видел крыши, бетон, столбы, чуть-чуть электричества… Минут 20-30 быстро ехали, не знаю, в каком направлении.

Потом я чувствую, что машина с асфальта, с трассы съехала и машина сильно в пыль вошла, в багажнике мне уже дышать трудно было. Через некоторое время, ну недалеко, минут пять по бездорожью мы ехали, и машина начала останавливаться. Я обратно на голову пакет одел, и на тот момент меня вынули из багажника и выкинули на землю. И сказали: «Если ты там в интернете чего-нибудь напишешь, если жаловаться будешь, то все — мы тебя убьем, не проблема». И уехала машина. Я посмотрел вслед, что это «Приора» серебристого цвета без номеров. И вторая машина неподалеку остановилась тоже стояла, белая четырнадцатая (вероятно, ВАЗ-2114 — МЗ) без номеров.

Муцольгов рассказывает, что 5 августа, когда люди в масках забрали его из дома, у него гостил племянник Ибрагим Точиев. Его тоже задержали силовики. «Я слышал через стену его крики мощные», — вспоминает потерпевший. По словам Муцольгова, он подумал, что из соседней машины точно так же выбросили Точиева — но на крики никто не откликнулся.

Я туда пошел в таком состоянии… За это время меня ни разу не кормили, даже пакет с головы не сняли. Только в один момент, когда я расписку писал десятого числа, меня одним куском торта накормили. Больше ничем. Воду давали периодически, но непостоянно, жажда меня тоже мучила. И голод, и жажда. И я был слабый, естественно, после этих издевательств. Я кричал, но понял, что со второй машины [племянника] не выкидывали.

В лесном массиве возле речки меня кинули, получается. И я вижу, как молодые люди на белой «семерке» моют машину. Я начал кричать, они меня не слышали. Потом я в овраг спустился, а это речка Асса, быстро течет эта речка. Ноги забирает. Я залез в речку, а стоять не могу, меня потащило, и так, и сяк — я машу руками, не могу речку эту перейти. Они обратили внимание, подбежали, меня схватили. Спросили что с тобой, я им объяснил что меня менты избили.

Когда они спрашивали, они сказали это на чеченском языке — ну, мы понимаем, чеченский-ингушский. Я подумал, что меня в Чечню отвезли. Я спросил, где мы находимся. Они сказали — Нестеровская. Станица у нас такая есть.

Потерпевший рассказывает, что попросил у молодых людей телефон, позвонил двоюродному брату и объяснил, как его найти.

Он подъехал, естественно, обрадовался, увидев меня, посадил свою машину, спасибо им сказал, поблагодарил. Мы поехали домой, я спрашиваю, а что Точиев, племянник мой? Не нашли еще. Они меня искали, потому что у нас похищений и убийств было на тот момент много. И на третий сутки если человека не находят, то все. Говорят, даже в лесу искали ваши трупы, потому что уже сутки пятые шли. Это, можно сказать, единственный случай, что я нашелся — обычно двое-трое суток, и уже вообще не находят.

Муцольгов вспоминает, что родственники отвезли его в больницу, где врачи осмотрели его и зафиксировали повреждения. Племянник Точиев, по его словам, нашелся через несколько дней — не выдержав пыток, он подписал признания в участии в незаконном вооруженном формировании (статья 208 УК) и два года провел в заключении. Родные Муцольгова обратились к правозащитникам, а сам он, опасаясь преследования, вскоре вместе с семьей уехал жить в Магаданскую область.