«Тяжеловато приходится». Почему российские полицейские становятся самоубийцами

Когда Ильгизару Ишмухаметову исполнилось 16, его мать умерла от онкологического заболевания. Отношения с отцом, который жил отдельно, были натянутыми. Отслужив два года в армии, молодой человек решил устроиться во вневедомственную охрану МВД и переехать из башкирской глубинки в столицу республики Уфу.

Через несколько лет Ишмухаметов женился, у него родилась дочь, а теща Фатима Гиззатова, по ее словам, стала ему «практически матерью». Не менялось лишь звание — работая в охране, он продолжал носить погоны прапорщика. «Он всегда был талантливым, смышленым, но так и сидел с таким званием — не потому, что он плохой работник, а из-за того, что был принципиальным, честным, никогда не шел по головам, а без чьей-то поддержки в милиции подняться было очень сложно», — вспоминает Гиззатова. Еще подростком Ишмухаметов мечтал работать следователем, рассказывает она; продолжая работать в охране, зять заочно поступил на юридический факультет.

В ноябре 2015 года мечта 33-летнего на тот момент Ишмухаметова сбылась. Его взяли на работу следователем в отдел полиции №1 Уфы. К этому времени он успел развестись с женой, но продолжал общаться с бывшей тещей и дочкой. Гиззатова вспоминает, что служба не заладилась с самого начала: в январе 2016 года руководителем следствия в отделе назначили Индиру Ахтямову — дочь подполковника милиции в отставке, ветерана органов внутренних дел республики Рафаэля Ахтямова. Отношения с начальницей у Ишмухаметова так и не сложились.

«Говорил, что тяжеловато приходится — пришла женщина, вся на амбициях, тяжело с ней общий язык найти. У него ведь не было хорошего опыта работы следователем, а она начала сразу предвзято к нему относиться. Он же молодой, хоть и больше 10 лет проработал в органах, но она ему начала говорить, что ничего он не знает. Начальники должны направлять, подсказывать, а не наоборот. А она на него давила. Она добивалась, чтобы он исчез, чтобы его не было», — считает Гиззатова.

70-летний отец следователя Ахат Ишмухаметов вспоминает, как сына из-за претензий Ахтямовой вызывали к начальнику следственного управления МВД по Уфе Михаилу Марданову. «Она, дочь подполковника на пенсии, видимо, решила побыстрее повыситься, подняться в звании, а мой молодой сын только начал звания получать, только устроился следователем. Вместо того, чтобы учить, она начала на него наезжать и жаловаться, наезжать и жаловаться! Нагрузили его делами, чтобы ей статистику собрать, а ответственность вся на нем висела. Из-за этого его вызвали к Марданову, на ковер поставили — она его там давит, прессует. "Давят, прессуют", — так и говорил!» — вспоминает отец.

В субботу, 20 августа 2016 года, Гиззатова позвонила зятю, чтобы договориться о встрече — через неделю его дочке Карине исполнялось десять лет, и женщина собиралась устроить семейный праздник в кафе. «Я как раз еще сама на работе была, говорю: "Давай ты меня встретишь, возьмем Карину, посидим где-нибудь". Он говорит: "Мне так хочется, но смогу ли я с работы уйти? Вот в чем вопрос". Уйти с работы у него не получилось. Он все время на работе был, все время, иногда даже ночевал!» — вспоминает теща следователя.

В понедельник, 22 августа, тело Ишмухаметова нашли в рабочем кабинете — находясь на дежурстве, он выстрелил себе в голову. Узнав имя погибшего, местные журналисты нашли его страницу «ВКонтакте», а на ней — ролик, прославивший полицейского-самоубийцу на всю страну: «Сегодня 21 августа 2016 года. Я следователь отдела полиции №1 города Уфы. Моя фамилия — Ишмухаметов Ильгизар Ахатович. Наверное, это мое первое и последнее видео, которое предназначено для публичного просмотра».

На записи Ишмухаметов рассказывал то, о чем раньше знали только его близкие — как новый начальник Ахтямова нагрузила молодого следователя работой, к которой он оказался не готов, а вышестоящее руководство вместо того, чтобы поддержать неопытного сотрудника, стало намекать не его профнепригодность. «[Хоть эти уголовные дела и] не представляли особой сложности, но для меня, как нового человека, это было не так-то просто, а с ее стороны я, так скажем, подвергся такому отношению, которое, в общем-то, на мой взгляд, было отношение предвзятое, и оно остается по сей день таким. Оставалось, да, — говорил он. — На протяжении полугода я сидел с ней в одном кабинете, и ежедневно мне приходилось выслушивать от нее унижения, так скажем: что я не могу, что я не справляюсь, что я зря сюда пришел, что мне нужно куда-то деться, что мне нужно уволиться, что я как следователь никакой. Но я так не считаю — думаю, что мне просто отписали не самые простые дела для молодого следователя».

Поведение Ахтямовой, которая стремилась любой ценой закрыть как можно больше дел, Ишмухаметов объяснял действующей в МВД системой «прогноза» или «перспективы», когда начальство спускает следователям план — сколько дел должно быть направлено в суд по тем или иным составам. «Если мы его не выполняем, то конечно, у начальника следствия в первую очередь начинают спрашивать за это, и в течение месяца она нас пытается загрузить, чтобы мы в течение месяца выполнили этот прогноз. То есть мы не должны считаться ни со своим личным временем… Ну, я понимаю, что служба обязывает, конечно, но если я, например, сейчас живу один, могу уделить службе максимум времени, то в нашем коллективе есть люди, у которых и дети, и семьи, и жены, которым тоже нужно время. Какой ребенок не хочет, чтобы вместе с ним был его отец или мать? Но Ахтямова так, видимо, не думает. То есть сама она не замужем, детей у нее нет, и, наверное, ей этого не понять», — говорил следователь.

По словам Ишмухаметова, из-за невыполнения «перспективы» уволиться ему советовал и начальник следственного управления по Уфе Марданов. «Он меня вызывает туда периодически, тоже говорит, чтобы я уволился, зачем я вообще пришел, спрашивает: "Я тебя не брал, давай уходи, переводись, куда-нибудь денься". Ну, в общем, здесь не работай». Но следователь не считал увольнение выходом: «Уволиться не проблема, а куда я дальше пойду? Где зарабатывать деньги буду? Это — проблема».

Гиззатова нашла в себе силы посмотреть предсмертный видеоролик зятя только после его похорон. По ее словам, о проблемах на работе Ильгизан рассказывал и раньше, но никогда не говорил о намерении уйти из жизни. «Он 10 лет стремился стать следователям, работал в органах, а она стала добиваться, чтобы его не стало, чтобы его не было. Переводиться он не хотел — это его мечта была, он выучился, хотел работать, а тут из-за какой-то мажорки… Он боялся, что если переведется, то попадет под сокращение, потому что у нас преступность растет, а сотрудников все сокращают и сокращают», — говорит она.

«Суицидальных настроений у него никогда не было. Он в здравом уме, здравый парень был. Никогда не было, не было и не будет. А вот эта женщина его довела. Представляете, 13 лет на службе был, и он ни с того ни с сего стрелять будет себя что ли? С одной стороны — она, с другой — этот Марданов, которые вместо того, чтобы учить молодого специалиста, стали на него по 20 уголовных дел вешать. У него нагрузка огромная была, а ей нужно было выслужиться перед начальством. И вот результат!» — соглашается со сватьей отец погибшего.

По его словам, после гибели сына уфимское МВД не оказало семье следователя никакой помощи: «Только страховая выплатила деньги, и этот Марданов дал мне 15 тысяч рублей на захоронение. И все, а от МВД — ни извинений, ни простите, ничего не сказали. Не могли даже 50-100 тысяч выделить? За моего сына жалко что ли? За человека, который 11 лет на вас служил?».

Следственный комитет отчитался о возбуждении уголовного дела по статье о доведении до самоубийства (110 УК) уже на следующий день. Параллельно в республиканском МВД началась внутренняя проверка, однако уже через два месяца в ведомстве сообщили о ее завершении: «В ходе тщательной служебной проверки вины непосредственного руководителя следственного подразделения и руководителя территориального отдела полиции не установлено».

Уверенные в том, что до самоубийства Ишмухаметова довело начальство, его родственники, не имея юридического образования и денег на адвокатов, пытались добиться справедливости самостоятельно. «Мы стали писать в МВД, в прокуратуру, ходить куда-то, потому что нас никуда не вызывали. Я часто звонила следователю, но он постоянно не брал, а потом стал брать, но не очень-то хотел разговаривать», — вспоминает Гиззатова. Примерно через год после смерти Ильгизара его отцу — единственному, кто был признан потерпевшим — позвонил следователь и сообщил о прекращении дела в связи с отсутствием состава преступления. Как следователь объяснил это решение, Ишмухаметов-старший сказать не может — за все время расследования, утверждает он, его не ознакомили ни с одним материалом по делу, в том числе и с постановлением о его прекращении.

«Сейчас я думаю, что надо было чего-то добиваться — одна из его сослуживцев, женщина-полковник, даже обещала мне, что если будет суд, то она выступит на нем как свидетель обвинения. Но у меня нет денег на юриста, да и живу я далеко от Уфы, ближе к Оренбургу. Каждый раз ездить? Мне 70 лет! Поначалу я ездил в милицию, полицию, МВД, когда меня вызывали — утром заказывал такси, три часа ехал. Но толку от этого никакого, а я уже устал от этой Уфы, от ментов этих!» — объясняет пожилой мужчина.

«Для нас это странная, темная история. Дочка моя в итоге от нее подальше, от этой Уфы, уехала. Муж мне говорил, чтобы я не копала ничего, никуда не лезла. Так и решили — пусть покоится с миром, царствие ему небесное, уже ничего не вернешь. Главное, чтобы ребенок его здоровым выросла — от стресса она после этого стала падать в обморок постоянно. А дело это — одна формальность, его, наверное, никто и не собирался расследовать», — добавляет теща погибшего.

Бывшая начальница Ишмухаметова Индира Ахтямова продолжает служить в органах внутренних дел. Через два месяца после гибели полицейского местное издание ProUfu.ru сообщало, что ее перевели в отдел по Советскому району на должность старшего следователя. Ее бывший коллега рассказал «Медиазоне», что после случившегося Ахтямова подавала заявление об увольнении, однако высокопоставленные сотрудники республиканского МВД, близко знакомые с ее отцом, предложили просто перевестись в другой отдел. Позже она получила повышение и сейчас работает на руководящей должности. Информации о полковнике Марданове на сайте УМВД по Уфе уже нет, однако в прошлом году он еще числился начальником следственного управления.

Иллюстрация: Аня Леонова / Медиазона

«Руководство такие случаи не любит». Проблемы статистики

По данным Росстата, в 2017 году в России в результате самоубийства погибли 14,4 тысячи человек — в два раза больше, чем от убийств или отравления алкоголем. Росстат не разделяет покончивших с собой россиян по профессиональному признаку, поэтому узнать, сколько среди них полицейских, данные федеральной службы не позволяют.

Учет случаев суицида среди личного состава ведется внутри МВД, но эти данные предназначены только для служебного пользования, объясняет «Медиазоне» руководитель московского профсоюза полиции Михаил Пашкин. В пресс-службе министерства сообщили, что такой статистики не существует, и посоветовали обратится в Следственный комитет. В свою очередь в пресс-службе СК заверили, что отдельной статистики по случаям суицида среди полицейских не ведет и это ведомство.

«Когда-то мы заявляли о том, чтобы у нас была отдельная статистика по детям, потому что все-таки защита несовершеннолетних у нас в приоритете, это отдельное такое направление — вот по несовершеннолетним у нас была статистика, мы ее объявляли. По полицейским отдельно у нас ее нет. МВД должно вести такую статистику, насколько мне известно, потому что у них служебные проверки в любом случае проводятся по таким инцидентам», — сказал сотрудник пресс-службы СК после двухнедельного молчания в ответ на запрос «Медиазоны».

Он предположил, что информацию о случаях суицида полицейских следует поискать в Минздраве. Однако в пресс-службе Минздрава «Медиазоне» сказали, что единственным структурным подразделением министерства, ведущим подсчет суицидов, является Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии имени Сербского, в котором есть отделение клинической и практической суицидологии московского НИИ психиатрии. Но за две недели ответить на вопрос о числе самоубийц среди полицейских не смогли и там. «Сбором такой информации занимается МВД, но это закрытые данные, получить к ним доступ вы не сможете. Институт вообще сбором информации не занимается — статистику собирает Росстат, а мы ее покупаем. Но, в любом случае, данных по суицидам с делением по профессиональному признаку в природе не существует», — сказал в итоге «Медиазоне» директор Центра Сербского Зураб Кекелидзе.

Отвечая на вопрос о примерном числе самоубийств среди полицейских, Пашкин, возглавляющий московский профсоюз со дня его основания в 1990 году, ссылается на данные, услышанные им на коллегии МВД в 1999 году, согласно которым ежегодно погибали примерно 400 сотрудников ведомства: «При этом половина из них по вине того, что имели слабую боевую физическую подготовку, а вот входил ли в это число суицид — неизвестно». По его подсчетам, за годы существования профсоюза в Москве и области покончили с собой чуть более 20 полицейских. По словам Пашкина, по каждому случаю самоубийства сотрудника назначается служебная проверка, однако открытая публикация такой статистики ведомству невыгодна: «Каждый такой случай может натолкнуть будущего сотрудника на мысли о том, что работать в системе МВД не так уж и хорошо, поэтому руководство такие случаи не любит, скрывает».

В 2003 году автор журнала «Психопедагогика в правоохранительных органах», главный научный сотрудник всероссийского НИИ МВД Гульшат Човдырова писала, что «в последнее время ОВД ежегодно теряют от 200 до 400 лиц рядового и начальствующего состава, покончивших жизнь самоубийством». Другой исследователь суицидального поведения среди сотрудников полиции, профессор Волгоградского государственного университета Александр Сухинин в 2011 году, ссылаясь на данные того же отдела суицидологии московского НИИ психиатрии, утверждал, что ежегодно из-за самоубийств органы внутренних дел теряют от 200 до 430 сотрудников — пик был зафиксирован в 1994 году, когда с собой покончил 341 полицейский, затем эта цифра пошла на спад: 198 — в 1997 году, 187 — в 1998 году, 186 — в 1999 году. Однако, отмечал Сухинин, начиная с 2000-го года число полицейских-самоубийц вновь стало расти. «За последние десять лет отмечается тенденция к увеличению этого вида чрезвычайных происшествий среди сотрудников», — констатировал исследователь.

Сообщения о самоубийствах полицейских регулярно появляются на сайтах региональных управлений СК, однако, как объяснила «Медиазоне» представительница ведомства, говорить о том, что публикуется информация обо всех подобных случаях без исключения, нельзя: решение о публикации данных о том или ином из них принимает руководство пресс-службы. «Такие решения принимаются исходя из личности погибшего, исходя из общественной значимости, о каких-то случаях информация не публикуется из-за начала предварительного расследования», — объяснила она.

По открытым источникам «Медиазона» насчитала 13 случаев самоубийств среди полицейских, произошедших с начала прошлого года. В последний день новогодних праздников в собственном кабинете застрелился 35-летний полицейский из отделения в поселке Сонково Тверской области. 26 апреля 42-летний участковый из поволжского Хвалынска, двумя годами ранее спасший девятерых детей, которые попали в шторм на Волге, вышел из отпуска, приехал на кладбище и застрелился из охотничьего ружья. 12 мая 40-летний оперативник из ямальского Лабытнанги пришел к приятелю домой и перерезал себе сонную артерию. В июне 2017 года 32-летний следователь полиции из Нижнего Новгорода подал рапорт об увольнении в связи с переходом на более высокооплачиваемую работу вне системы МВД и получил отказ, после чего его нашли повешенным. В октябре пропал и позже был найден повешенным в заброшенном здании 30-летний полицейский из Томской области. Месяцем позже у главного здания МГУ на Воробьевых горах в Москве обнаружили тело полицейского, застрелившегося из табельного пистолета в своем автомобиле. В начале декабря свел счеты с жизнью следователь иркутского отдела полиции, у которого был конфликт с руководством — местное издание утверждает, что он застрелился прямо во время селекторного совещания. Через несколько дней недавно похоронивший жену и тещу командир взвода ППС в Нижнем Новгороде расстрелял соседа по ведомственному общежитию — пенсионера МВД — и попытался покончить с собой; оба скончались в больнице.

В разгар последних новогодних праздников, 6 января 2018 года, замначальника следственного управления МВД по Кабардино-Балкарии пришел на работу, несмотря на выходной, заперся в кабинете и застрелился. В середине января не стало 24-летнего полицейского из Ставрополья, у которого, по данным местных изданий, были проблемы на работе — он якобы хотел уволиться, но начальник отказывался подписывать заявление. В начале февраля полицейский дознаватель из Ульяновска попросил знакомого отвезти его на кладбище и покончил с собой, а в День защитника отечества застрелился полицейский из башкирского Благовещенска. «Самое огромное спасибо — начальнику ОМВД по Благовещенскому району. Помните, что с одной овцы семь шкур не пустишь. Живите, как хотите. Это поймет тот человек, к кому я обращаюсь. Дайте пацанам бензин и машину, чтобы они работали», — написал он в предсмертной записке.

Иллюстрация: Аня Леонова / Медиазона

«Выйти из кабинета и застрелиться». Пять поводов для суицида

Профессор Сухинин, обобщивший и проанализировавший сведения о 2 341 зарегистрированном случае завершенных и незавершенных суицидов среди личного состава МВД, выделил пять наиболее типичных конфликтных ситуаций, становящихся причиной самоубийства.

Во-первых, это конфликты, обусловленные «спецификой служебной деятельности и взаимодействия в коллективе органа внутренних дел» — к ним относятся неудачи в исполнении того или иного задания, межличностные конфликты с сослуживцами, проблемы в отношениях между начальниками и подчиненными. По подсчетам Сухинина, доля таких самоубийств составляет от 7 до 13%.

Глава профсоюза Пашкин отмечает, что в МВД царит строгая субординация, и сотрудники из младшего состава беззащитны перед произволом начальства. В пример он приводит историю полицейского из отдела в аэропорту Домодедово Дмитрия Понкратова, который утверждает, что был избит начальником в ответ на просьбу об отгуле. «После этого уволили не начальника, а самого Понкратова вместе с женой, и на следствии коллеги давали те показания, которые были нужны начальнику. Если бы у Понкратова была не такая устойчивая психика, то кто знает, что с ним стало бы», — говорит он.

Иногда на суицид подчиненных открыто провоцируют их начальники. В марте 2014 года в своем кабинете покончил с собой 37-летний полицейский дознаватель из Бийска Виктор Слепченко. Как рассказал «Медиазоне» его бывший коллега, за некоторое время до этого в отдел назначили нового начальника дознания, который перевелся из Барнаула. Он резко повысил требования по количеству переданных в суд дел. На возражения Слепченко, который говорил, что при таком темпе работы не успевает доводить расследования до конца, руководитель ответил, что тот «как настоящий офицер должен застрелиться». Полицейский последовал его совету на следующий день.

В сентябре 2016 года такой же совет своему подчиненному, который, подобно Слепченко, не укладывался в сроки с передачей дела в суд, дала начальник следствия УВД по ЦАО Москвы Аза Батажова. «Тебе нужно просто выйти с кабинета и застрелиться. И написать обращение: "Я дебил просто, я не могу жить так, потому что у меня не хватает мозгов […] Поэтому я застрелился"», — говорила она на опубликованной Life аудиозаписи.

Второй по распространенности причиной самоубийств среди полицейских профессор Сухинин называет личные и семейные конфликты. «Зачастую […] личностные особенности накладываются на неблагополучную семейную ситуации, усиливают семейный конфликт до ситуации взаимного неприятия, провоцируют развитие внутриличностного и межличностного конфликтов и ведут к безвыходной, неразрешимой, тупиковой ситуации (по представления суицидентов)», — пишет ученый. По его подсчетам, на эту причину приходится от 40 до 60% случаев суицидального поведения полицейских — в том числе из-за ревности, супружеской измены, несчастной любви и других личных неурядиц.

В большей части публикаций о самоубийствах среди полицейских в открытых источниках действительно упоминаются конфликты в семье. Пашкин замечает, что чаще всего домашние ссоры становятся «последней каплей», которая толкает человека на суицид. «По большинству проверок пишут, что состава уголовного дела нет, потому что самоубийство произошло из-за семейных отношений. Но ведь на самом деле-то его могли на работе довести, а ссора с женой стала решающей. Такого, что сотрудник оставил, скажем так, завещание, где четко указал, кто и до чего его довел, такого практически не происходит, поэтому все списывают на семейные ссоры, никто не разбирается», — говорит лидер профсоюза.

В-третьих, причиной суицида часто становится «антисоциальное поведение» самого полицейского, указывает исследователь: «страх перед возможным наказанием за правонарушение, опасение уголовной ответственности, боязнь позора за свои негативные поступки». Такие случаи, впрочем, остаются достаточно редкими, поэтому обычно они получаю широкую огласку. Так, в октябре 2009 года омский милиционер Александр Мец самовольно покинул место службы, встретился со своей девушкой и в ходе ссоры на почве ревности трижды выстрелил ей в спину из табельного оружия, затем сел в такси, убил водителя и через некоторое время покончил с собой. В том же месяце автомобиль оперативника из Тувы Аяпа Павлова остановили сотрудники ДПС, которые констатировали, что тот пьян. Когда милиционера повезли на медосвидетельствование, он достал пистолет и застрелил водителя, а затем и себя. В октябре 2012 года покончил с собой участковый из казанского отдела полиции «Юдино» Андрей Маркунин, которого ранее проверяли на причастность к пыткам задержанного.

Четвертой причиной суицида, по классификации Сухинина, становятся материальные трудности. В октябре 2016 года застрелился 26-летний полицейский из Тюмени Рустам Гиндуллин — победитель областного конкурса среди участковых и инспекторов по делам несовершеннолетних «Лучший по профессии». В предсмертной записке он признавался, что причиной такого поступка стал непогашенный банковский кредит. Нередко полицейские болезненно переживают отказ в переводе в другой отдел или на другую должность, где, как им кажется, можно получать больше или нести службу в более легких условиях.

Так, в марте 2015 года в Бердске застрелился участковый. «Он перевелся с другого отдела, точнее, его вынудили перевестись. Там он занимал руководящую должность, но, видимо, не справился. Понижение в должности спровоцировало проблемы в семье. Вечером, находясь на службе, он поехал на опорный пункт, сказав, что что-то там забыл, где застрелился из табельного оружия, не оставив записки», — рассказывает его коллега. Отказ в переводе послужил толчком к суициду и для дежурного отдела полиции №3 по Ялте — 9 февраля он, находясь на смене в дежурной части, вышел покурить и выстрелил себе в голову, а спустя неделю скончался в реанимации. «Парень хотел перевестись из Ялты, по-моему, в Джанкой, но рапорт на перевод не подписали, а у него трудная финансовая ситуация была. Результат проверки всем ясен: виновата бытовуха», — говорит сослуживец самоубийцы.

Последней причиной в классификации Сухинина названы конфликты, обусловленные состоянием здоровья сотрудника полиции: «психические заболевания, хронические соматические заболевания, физические недостатки — дефекты речи и особенности внешности, воспринимаемые как недостаток». Найти случаи самоубийства, имевшие подобные причины, «Медиазоне» не удалось. При этом в своем исследовании волгоградский ученый отмечал, что переживаемые суицидентами конфликты имели «объективно реальный характер» в 84% случаев, и лишь в оставшихся 16% были обусловлены психопатологическим расстройствами.

Иллюстрация: Аня Леонова / Медиазона

«Ментовские потемкинские деревни». Почему в МВД не делают выводов из гибели сотрудников

В большинстве случаев после самоубийства полицейского Следственный комитет возбуждает уголовное дело по статье 110 (доведение до самоубийства), однако, как это было со следователем из Уфы Ишмухаметовым, вскоре расследование прекращают за отсутствием состава преступления. «Медиазоне» не удалось обнаружить ни одного приговора по подобному делу. Не знает о них ни лидер профсоюза Пашкин, ни создатель насчитывающего более 90 тысяч подписчиков паблика «Омбудсмен полиции» Владимир Воронцов. «Существует тренд, негласная установка — не напрягаться за права рядовых сотрудников, неважно, трудовые права или доведение до самоубийства. Такие установки есть и в СК, и у судей — опальный краснодарский судья Дмитрий Новиков, до сих пор действующий, сказал мне, что есть прямое указание по трудовым спорам не вставать на сторону сотрудника. Также и с самоубийствами», — рассказывает Воронцов.

Приговор по делу о доведении до самоубийства мог бы создать прецедент и повлиять на отношения между руководством и младшим составом, но ни создатель «Омбудсмена полиции», ни Пашкин не верят в такую перспективу. «Если кого-то приговорить по статье 110, то сотруднику, которого загнали в угол, будет проще противодействовать: в случае конфликта он сможет привести в пример руководителю, что было возбуждено дело, что там был привлечен такой же начальник, как вы, к ответственности, если не перестанете беспределить. Но такие дела просто не доводятся до конца. Видимо так выгодно всем — на уровне руководителей МВД с СК взаимодействует, где-то в регионах [они] в баню вместе ходят, где-то оказывают друг другу различные услуги. Поэтому такого приговора быть не может», — считает Воронцов.

По его мнению, служебные проверки, которые назначаются в МВД после каждого самоубийства, призваны не предотвратить подобные случаи в будущем, а снизить репутационные потери ведомства. «Следователь себя убивает, прямо называя, что виновата в этом такая-то. Они для общества отчитываются, что есть проверка, что что-то там с ней сделали. Перевели ее, отчитались — вроде улеглось. А потом думают: "Ну, не особо резонансный случай, время прошло". И делают ей повышение опять. На мой взгляд, это самая голимая ментовщина, в самом худшем понимании — не сделать выводы и разобраться, а спрятать, обойти, туфтануть», — говорит он.

В качестве характерного примера такой «ментовщины» Воронцов приводит случай в отделе полиции московского района Зюзино, где после назначения нового «начальника-самодура» сотрудники стали массово увольняться, а работать остались единицы. «Он за это их еще больше начал гнобить. Дежурная часть работает сутки-двое — сотрудники ее вообще не спят за эти сутки, потому что дежурный только один, потом этот начальник еще задерживает его на несколько часов, и вот работа идет в таком авральном режиме. На построениях он орет на них матом, ругается. Но человеческий ресурс не бесконечен, и в одно из таких построений сотрудник упал в обморок с инсультом, у него парализовало руку. Увезли из кабинета на скорой. Пока лежал в больнице, на нервной почве у него умерла пожилая мать. И какие принимаются меры? Этого начальника просто понижают до замначальника и переводят в другой отдел. То есть он довел целый отдел, а теперь будет доводить треть отдела. Был ли тот сотрудник с инфарктом близок к суициду? Был. Но в понимании генералов-начальников правильное решение не уволить такого руководителя, а слегка понизить, а потом про этот случай все забудут, и можно будет восстановить. То есть выводы никто не делает — спрятать, напоказ отчитаться; такие ментовские потемкинские деревни», — рассказывает он.

«Все в погонах». Проблемы профилактики

Автор журнала «Психопедагогика в правоохранительных органах» Човдырова в 2003 году обозначила несколько ключевых мер, которые, по ее мнению, могли бы предупредить случаи суицида в МВД. Во-первых, писала она, в ведомстве должна четко работать система психопрофилактики: первичная работа должна быть направлена на ослабление негативного влияния различных конфликтных и стрессогенных ситуаций, а вторичная — на психокоррекцию сотрудников, уже совершавших аутоагрессивные действия. Ведомство, писала Човдырова, должно разработать систему выделения групп риска и суицидологической психодиагностики, когда психологи с помощью различных тестов выявляют склонных к самоубийству.

Пашкин из московского профсоюза отмечает, что при поступлении на службу в МВД все кандидаты проходят психологическое тестирование, однако особого внимания в ведомстве этой процедуре не уделяют. «Там есть что-то и про суицид, но, попав с гражданки в реальный мир, где каждый день тебя, грубо говоря, морально насилуют начальники, понимаешь, что все эти тесты просто так придуманы. Потому что если конфликт возникает, тут либо увольняешься, либо терпишь, либо, если психика слабая — стреляешься», — говорит он. При этом, объясняет Пашкин, обмануть тест не составляет никакого труда — большинство вопросов в нем прямые, а полиграф применяется только при тестировании кандидатов на оперативную службу.

Иллюстрация: Аня Леонова / Медиазона

Бывший начальник психологической службы УФСИН Татарстана Владимир Рубашный говорит, что во всех силовых структурах тестирование проводится лишь «на уровне какого-то общего отбора». «Естественно смотрят на какую-то склонность, например, учитывают, были ли родственники, закончившие жизнь самоубийством, предпринимал ли сам попытки, осматривают на предмет порезов — на предплечьях или где-то еще старые следы — какая-то информация из психиатрических учреждений, если стоял на учете, при необходимости запрашивается. То есть на общем уровне проводится, но каких-то специализированных методик, которые бы четко указывали на склонность человека к такому поведению, не существует в природе, поэтому это все так — около, около», — говорит он.

Состояние сотрудников должны контролировать ведомственные психологи, однако на деле «профилактикой суицида никто не занимается — только на бумаге», считает Пашкин. «Психологи есть, но они нужны только тогда, когда сотруднику дают оружие, или когда начальнику сотрудник становится неугоден. То есть они существуют, но их услугами пользуется только начальник, чтобы наказать сотрудника, признать его ненормальным», — уверен он.

«У нас при каждом переводе в другой отдел обязательна встреча с психологом, но его работа не в том, чтобы узнать о твоих суицидальных намерениях, а в том, чтобы выяснить, доставишь ли ты геморрой для начальства или нет. Придешь ты к психологу и скажешь, что у тебя стрессовая ситуация — первым делом он даст тебе тест на 700 вопросов, а потом поставит отметку, из-за которой тебя никуда не переведут больше. Его работа вообще никак не направлена на профилактику — это просто, в том числе, инструмент борьбы с личным составом. То есть внутри ведомства сотруднику обратиться не к кому», — вторит ему Воронцов.

Рубашный считает, что даже если бы перед ведомственными психологами и стояла задача профилактики суицидов, выполнить ее было бы затруднительно из-за нехватки специалистов. «Профилактика в первую очередь работает, когда идет наблюдение за конкретным человеком. Но за всеми сотрудниками психологи, учитывая их число, следить не могут. В УИС работало 3 800 психологов на всю систему — наверное, цифры в МВД сопоставимы. Один на подразделение — не больше. Тут помогла бы четкая связь психологов с руководителями, которые могли бы сообщать о каком-то неадекватном поведении подчиненных, но все же наблюдение должен вести специалист; непрофессиональный взгляд ничего не выявит — ну, агрессивно ведет себя человек, что-то высказывает, но никому и в голову не придет, что это может привести к реальным последствиям. А о проблемах в семье на работе и вовсе не принято говорить», — считает он.

Даже в том случае, если сотрудник осознает свои психологические проблемы, он все равно не пойдет к штатному психологу, говорит Рубашный. «Визит к психологу чреват последствиями для службы — сотрудника могут лишить возможности использовать оружие, могут перевести в другое подразделение, его могут поставить на профилактический учет как склонного к аутодеструктивному поведению. Дополнительно будут к психологу вызывать, дергать, направлять к психиатру, проводить кадровые комиссии по поводу его поведения. Этот пристальный взгляд — он никому не нужен. Поэтому сотрудники пытаются минимизировать свое общение с психологами и не раскрываться. Непосредственной работы, близкого контакта с психологами не может быть — все в погонах», — объясняет он.

Эпилог. Никаких «перспектив»

По мнению администратора «Омбудсмена полиции» Воронцова, чтобы сократить число суицидов, нужно менять всю систему МВД, а в первую очередь — отказаться от практики «перспектив», о которой в своем видео говорил следователь Ишмухаметов.

«Гастарбайтер украл магнитолу, его чудом задержали сотрудники ППС. По мнению человека, у которого украли, на этом событие преступления исчерпано — виновный задержан, преступник пойман, магнитола возвращена. Но сотрудникам ППС это преступление пойдет в копилку только тогда, когда следователь выполнит весь комплекс следственных мероприятий и отправит дело в суд. А для следователя эта магнитола будет значить, что ему нужно собрать миллион справок по личности задержанного, в которых нет никакого смысла, потому что они все однотипные, назначить экспертизу, если тот, не дай бог, хоть раз был у психиатра, выполнить кучу бумажной ненужной ерунды. Экспертов не хватает, время затягивается, прокурору что-то не нравится, но дерут все со следователя. В итоге в минусе все. Нужно менять сам подход, упрощать систему, которая не работает, а буксует», — заключает он.

При этом, отмечает Воронцов, зачастую полицейские — особенно следователи и дознаватели — попросту не могут уволиться с нелюбимой и плохо оплачиваемой работы. «Часто удивляются, мол, не нравится работа — уволься, не дают увольнительную — добейся, чтобы уволили по отрицательным мотивам, но продолжишь жить. Но все не понимают, что работа следователя-дознавателя построена таким образом, что ему приходится идти на компромиссы — или тебя дерет начальство за то, что ты дело в суд не отправил, или ты идешь на нарушение и подделываешь какую-нибудь подпись. Хоть это и не представляет вреда для общества — подделал подпись, но не поменял картину дела, не посадил невиновного — но это все равно уголовная статья, все равно тем самым он создает компромат на себя, потому что о таких подписях все остальные в отделе тоже знают», — объясняет он.

Воронцов предполагает, что подобное могло произойти и с уфимским следователем Ишмухаметовым: «Может, начальница ему сказала, что ты подделывал подписи, и я тебя посажу, если ты уволишься, а он не хотел в тюрьму, и из-за этой постоянной гонки вынужден был так сделать».