Его оскорбленное Величество. Как накануне революции 1917 года в России судили за ругательства в адрес Николая II

Корней Чуковский на скамье подсудимых

Осенью 1905 года будущий детский писатель, а тогда — 24-летний одесский журналист Корней Чуковский, вдохновленный атмосферой Первой русской революции, начал издавать сатирический журнал «Сигнал». В одном из первых номеров он опубликовал, расположив их один за другим, три материала: первый — приказ о благодарности императора Николая II казакам; второй — заметку о том, что до сих пор не подсчитано число убитых и раненых во время подавления протестов в российских городах; третий — стихотворение о русском солдате, которого никому не удастся сделать палачом.

Цензура восприняла такой композиционный прием однозначно: автор желает вызвать у читателей мысль, «что, одобряя действия войск при подавлении беспорядков, русских солдат хотят заставить действовать как палачей, и что именно за такого рода действия казачьих войск государь император выражает им свою благодарность», написал в обвинительном заключении следователь Цезарь Обух-Вощатынский.

2 декабря следователь вызвал Чуковского к себе и предъявил ему обвинение по статье 103 Уголовного уложения, утвержденного за два года до этого — в 1903-м. За оскорбление императора и членов царской семьи статья предусматривала наказание вплоть до восьми лет каторги. Чуковского арестовали, но через неделю выпустили — залог (10 тысяч рублей) за него внесла жена писателя Александра Куприна. В середине декабря Чуковского приговорили к шести месяцам лишения свободы, а журнал закрыли.

Но журналист обжаловал приговор — с помощью знаменитого адвоката Оскара Грузенберга, прославившегося защитой писателей Максима Горького и Владимира Короленко. Речь Грузенберга в защиту редактора «Сигнала» в своих воспоминаниях цитировал сам Чуковский: «Представьте себе, что я… ну хотя бы вот на этой стене… рисую… предположим, осла. А какой-нибудь прохожий ни с того ни с сего заявляет: это прокурор Камышанский. <...> Кто оскорбляет прокурора? Я ли, рисуя осла, или тот прохожий, который позволяет себе утверждать, будто в моем простодушном рисунке он видит почему-то черты… уважаемого судебного деятеля? Дело ясное: конечно, прохожий. То же происходит и здесь. Что делает мой подзащитный? Он рисует осла, дегенерата, пигмея. А Петр Константинович Камышанский имеет смелость утверждать всенародно, будто это священная особа его императорского величества, ныне благополучно царствующего государя императора Николая Второго. Пусть он повторит эти слова, и мы будем вынуждены привлечь его, прокурора, к ответственности».

В итоге суд пересмотрел приговор, и Чуковскому удалось остаться на свободе. Но «Сигнал» больше не выходил — свет успели увидеть всего четыре номера.

Корней Чуковский. Фото: Моисей Наппельбаум / РИА «Новости»

Пьянство как смягчающее обстоятельство

Статья 103 входила в третью главу Уголовного уложения — «О бунте против Верховной Власти и о преступных деяниях против Священной Особы Императора и Членов Императорского дома». Помимо оскорбления самого императора, его супруги и наследников, а также прочих здравствующих родственников, наказание предусматривалось за оскорбление уже умерших Романовых — отца, деда и прадеда Николая II (статья 107). Срок за оскорбление царственных покойников был меньше — до трех лет заключения в крепости.

Историк Борис Колоницкий в статье «Дела по оскорблению членов императорской семьи: особенности преступления и особенности источника» пишет, что на практике наказание за эти преступления было не таким суровым, как предусматривал закон. Чаще всего власти ограничивались арестом при волостных правлениях, реже назначалось тюремное заключение, часть дел вовсе прекращались до суда. Сроки, как правило, исчислялись днями, неделями или месяцами.

Хотя преступление, предусмотренное статьей 103, относилось к государственным и расследовалось политической полицией, фабула многих дел звучит сегодня как анекдот. Колоницкий отмечает, что большую часть обвиняемых составляли крестьяне: так, например, в 1911 году 80% дел об оскорблении царя возбудили против сельских жителей.

Вот типичное дело такого рода, возбужденное в марте 1916 года в Томской губернии. 43-летний крестьянин Рогов зашел в здание сельского правления. Он был пьян, не снял шапку, закурил папиросу и стал ругать сидевшего за столом сельского писаря. Тот попытался усмирить крестьянина, указав на портрет царя: мол, непозволительно в присутствии изображения императора так себя вести. Рогов заявил: «Портрет государя, попросту говоря, для меня ничего не составляет, я не признаю никаких портретов, а имею право быть в шапке и курить». Завершил свое выступление крестьянин матерными ругательствами, за что и был привлечен к уголовной ответственности — разумеется, по доносу писаря.

Брань в адрес портрета государя на стене, табакерке или даже на монете была достаточным основанием для возбуждения уголовного дела об оскорблении. Профессор Оренбургского государственного университета Дмитрий Сафонов излагает обстоятельства дела, возбужденного в 1905 году в отношении крестьянина Челябинского уезда Добрындина. Согласно сохранившимся в полицейском архиве материалам, он вынул из кармана 50-копеечную монету с изображением царя, посмотрел на нее с двух сторон и, бросив на землю, несколько раз произнес: «Ах ты, сволочь, твою мать!» Тот же историк упоминает дело челябинского мещанина Губина, которого судили за то, что он бил ножом серебряный рубль с профилем императора.

Борис Колоницкий, приводя примеры преступлений, совершенных крестьянами в пьяном виде, отмечает, что нередко состояние опьянения обвиняемыми преувеличивалось: они говорили, что были страшно пьяны, так как это являлось смягчающим обстоятельством. За оскорбление императора «по неразумию, невежеству или в состоянии опьянения» закон предусматривал не каторгу или заточение в крепости, а только арест.

Омский исследователь Н.А. Коновалова в статье «Об изучении проблемы оскорбления крестьянами особы государя императора в начале ХХ века» пишет, что нередко крестьян подводила привычка через слово ругаться матом — даже если бранное слово и имя императора просто соседствовали в одном предложении, дело могло закончиться уголовным преследованием. Так произошло с пьяными крестьянами Василием и Арсением Комогоровыми из Чесноковской волости Курганского уезда, которые ломились в соседский амбар и громко нецензурно бранились. Когда разбуженные криками односельчане призвали их к порядку — видимо, как-то сославшись в своей просьбе на авторитет государя, — один из Комогоровых заявил, что «мать его ети с государем, нам государь не нужен, нам только Баранова и Шевелеву» (которые спали в амбаре). Ясно, что государь в этом случае лишь пришелся к слову, но дело на братьев все-таки завели.

Другие братья, Жироховы, крестьяне из Вологодской губернии, стали обвиняемыми в оскорблении государя, повздорив с местным лесником. Он пришел изымать у Жироховых бревна, украденные ими у призванного на фронт односельчанина. Когда братья стали прогонять представителя власти с матерной руганью, один из присутствующих заметил, что за брань можно ответить по закону. «***** хотим закон», — последовал ответ. Тогда лесник возразил, что с законом так обходиться не следует, так как его осеняет императорская корона. «***** ваш закон, корону и государя», — распалялись похитители бревен. А жена одного из них, согласно материалам уголовного дела, подняла подол платья и стала хлопать себя ладонью «по детородным частям», крича: «Вот вам закон, корона, государь — все тут!». Так Жироховы из обвиняемых в краже превратились в государственных преступников.

Из альбома А. К. Ягельского «Посещение Николаем II с семьей Саровской пустыни, по случаю открытия в ней мощей Серафима Саровского», 1903 год. Фото: РИА «Новости»

Посадить соседа с царской помощью

Исследователи выделяют целую группу случаев, когда государственное преступление при ближайшем рассмотрении оказывалось бытовой распрей крестьян. А император в ней либо просто приходился к слову, либо бывал оскорблен одним из участников спора после хитрой провокации со стороны оппонента.

Пример такого дела — начатое в сентябре 1915 года расследование в отношении крестьянина из Самарской губернии, описанное Борисом Колоницким. Два селянина выясняли отношения и перешли на мат. Тогда один из спорщиков выхватил из-за пазухи свою солдатскую книжку, на которой изображен государь, и попытался осадить своего оппонента — мол, попробуй, выругайся «в присутствии» самого императора. Тот, конечно, попробовал, и обиженный односельчанин написал донос.

Волостной старшина в одном из уездов Екатеринославской губернии избил крестьянина за неуплату волостного сбора. За него заступился другой местный крестьянин, заявив, что пострадавший избит «неправильно», — в ответ старшина выругался и пообещал выселить заступника из села. Когда ему ответили, что без суда может выселять только государь, волостной старшина заявил: «*** с твоим правительством и твоим государем, я что захочу, то с тобой и сделаю». Крестьяне поспешили донести на старшину, и на него было возбуждено уголовное дело.

Крестьянин Яков Будник из села Крыловское Петропавловского уезда Акмолинской области стал обвиняемым в оскорблении императора после спора с односельчанином Мурлыкиным, который написал на Будника донос следующего содержания. Якобы Мурлыкин, говоря о войне, заметил, что государь заботится обо всех своих подданных, а Будник ответил: «Как же, старается он, собака, сукин сын, сидя в зале, пивши ром». Избежать незаслуженного наказания крестьянину помог иеромонах Караобинского монастыря Макарий. Он явился к полицейскому следователю и сообщил, что свидетель по этому делу, сосед Будника и Мурлыкина Дмитрий Косенко, рассказывал на исповеди, будто на самом деле разговор касался не царя, а генерала Стесселя. Показания же против Будника крестьянин дал «по злобе», сговорившись с Мурлыкиным.

В некоторых случаях личные конфликты усугублялись бытовой ксенофобией, которую вольно или невольно поддерживали полицейские, возбуждая дела против «инородцев» по заявлениям русских. Так, в январе 1916 года уголовное дело завели на 39-летнюю хозяйку прачечной, польку по национальности: подчиненные сообщили в полицию, что она обругала царя и правительство. Обвиняемая настаивала, что работницы ее «оклеветали по злобе». Крестьяне из Сызранского уезда написали донос на земского начальника фон Гейлера, немца, заявив, что он оскорбляет русских людей и русского царя, процитировав якобы произнесенные чиновником слова: «Русскому царю не с немцами воевать, а водкой торговать».

По данным, которые приводит Борис Колоницкий, в 1911 году 62% всех обвиняемых в государственных преступлениях привлекались к ответственности за оскорбление императора или членов царской семьи. Всего по статье 103 осудили 1 203 человек. Из них 1 167 человек были приговорены к аресту, часто кратковременному, или освобождены — им зачли в качестве наказания предварительный арест во время следствия.

Отец солдатам, мать его

С началом Первой мировой войны царя ругать не перестали; особенно несдержан на язык народ стал, когда понял, что дела российской армии идут плачевно. «Наш царь только пьянствует да по ****** шляется, только и может делать валенки да перчатки, а орудие делать не может», — ругал императора крестьянин Юрий Рек из села Покорного Акмолинского уезда в апреле 1915 года (его цитирует исследователь Коновалова).

«Государь поздно хватился изготовлять снаряды, нужно было это делать раньше, а не торговать вином», — за этот комментарий, отпущенный во время чтения императорского воззвания в доме сельского старосты в селе Песьянском Ишимского уезда, в сентябре 1915 года завели уголовное дело на крестьянина Емельяна Нефедова. Тогда же, в сентябре 1915-го, крестьянин из Кокчетавского уезда Федор Мисюк стал обвиняемым в оскорблении царского величества за то, что назвал Николая II «собакой и сволочью» и сообщил односельчанам, что к войне император не подготовился, «так как торговал водкой и гулял с немками в саду».

Император Николай II объезжает строй пехотных полков. Фото: РИА «Новости»

Среди тех, кто оскорблял императора, были и непосредственные участники боевых действий — призванные в действующую армию или уже вернувшиеся с фронта солдаты. Уголовные дела на них тоже возбуждали — но, в отличие от штатских, редко доводили до суда.

3 июня 1915 года полицейский сделал замечание пьяному крестьянину Фоменцову за ругань на улице, на что получил ответ (цитируется по показаниям свидетелей): «Я иду за царя голову сложить, а он, сука, земли нам не дал». Фоменцова обвинили по статье 103, но дело приостановили, так как он действительно был мобилизован и отправлен на фронт.

Другой солдат обвинялся в оскорблении великого князя Николая Николаевича (дяди императора и Верховного главнокомандующего). В материалах следствия есть его показания, согласно которым обвиняемый предпочел арест отправке в действующую армию: «Я этого не боюсь, для меня еще лучше, так как тогда на войну не пойду». В итоге с июля по октябрь 1915 года солдата продержали под стражей, а затем передали под надзор военного начальства, но приговор вынести так и не смогли: свидетели по делу, тоже призванные на службу, находились в других частях, сам солдат не признавал вины, а в 1917 году и вовсе дезертировал. После революции дело закрыли, а обвиняемого реабилитировали.

Обругать монарха — еще не революция

Встречаются в полицейских архивах и такие дела об оскорблении величества, которые можно назвать действительно «политическими» — по крайней мере, связаны они с недовольством тем или иным проявлением царизма.

14 февраля 1914 года во время народного схода в селе Труевская маза Вольского уезда Саратовской губернии 58-летний крестьянин Подгорнов возмутился, что староста потратил 3 рубля 82 копейки на конфеты и раздал их крестьянским детям в честь коронации Николая II. «Какая-то ***** короновалась, а на общество расход», — прокомментировал случившееся крестьянин. Впрочем, обвинявшийся в нецелевых тратах староста на Подгорнова не обиделся и доносить не спешил, но 26 февраля другой местный крестьянин, Каракозов, напившись, рассказал о конфликте полицейскому уряднику. После этого староста все-таки написал на Подгорнова заявление, чтобы избежать наказания за недоносительство. На крестьянина завели уголовное дело, а самого старосту на семь суток посадили под арест за несвоевременное сообщение о государственном преступлении.

«Что это у нас за царь? Он с нами несправедливо поступает, никаких распоряжений не делает, земли крестьянам не дает. Царица Мария Федоровна — *****, незаконного родила сына — ********, который сейчас и правит нами, но управлять государством не умеет. Если бы я была царицей, муж мой Степан царем, а сын Паша наследником, то тогда бы я отняла всю землю у господ и поделила поровну между крестьянами», — такая обличительная речь в адрес Николая II приводится в уголовном деле крестьянки Гришаевой из Землянского уезда Воронежской губернии, возбужденном в 1910 году (его цитирует в своей статье «Политическая полиция и расследование дел об оскорблении царской семьи в конце XIX – начале ХХ века» исследователь Леонид Страхов).

Уголовные дела об оскорблении императора и членов царской семьи — важный источник не только для историков уголовного права, но и для тех, кто хочет понять умонастроение крестьян и особенности их взаимоотношений с государством. Многие дореволюционные публицисты, а затем и советские историки полагали, что содержащиеся в материалах оскорбления и «поношения» свидетельствуют об антимонархических и даже демократических, революционных настроениях в крестьянской среде, однако современные исследователи подвергают это утверждение серьезному сомнению.

Анализ высказываний, служивших поводом к уголовному преследованию, и контекста, в котором они звучали, приводит ученых к выводу, что крестьянское мировоззрение в начале XX века оставалось в целом монархическим: крестьяне были недовольны, во-первых, личностью Николая II и тем образом царя, который создавался через военные сводки и оглашаемые указы, а во-вторых, собственной жизнью (нищета, неподъемные подати, произвол старост и прочих «начальников»).

«Порой крестьяне, осуждавшие царя и его семью, выражали так отношение к тем мероприятиям власти, которые непосредственно затрагивали их (к ним относятся налоги, реквизиции, мобилизации, смерть близких на войне, нежелание предоставить пособие, отказ принимать марки, использовавшиеся вместо мелкой разменной монеты). Часто царя оскорбляли, жалуясь на невыполнение государством своих обязательств, на императора, олицетворявшего страну, возлагалась личная ответственность за это», — объясняет Борис Колоницкий.

«Материалы следственных дел по оскорблению царя крестьянами, проживающими на территории Сибири, свидетельствуют, что основные недовольства ими были высказаны против личности Николая II, а не самого принципа самодержавного устройства. Крестьяне не усматривали в его действиях реализацию предначертанных Богом функций защитника и кормильца народа, что, в свою очередь, вызвало сомнение в правомерности и соответствии православным канонам того поведения, которое демонстрировал последний русский царь», — пишет омский исследователь Коновалова. Она же замечает, что приверженность крестьян самодержавию не исчезла и позже — отсюда «сакрализация» вождей коммунистической партии при советской власти.

11 cтран, где до сих пор можно сесть в тюрьму за оскорбление главы государства

Среди монархий, сохранивших в своих уголовных кодексах статью для оскорбителей царственной особы, неожиданно оказались, например, либеральные Нидерланды. Вековой запрет на непристойности в адрес королевской особы, его супруги (или ее супруга) и наследников под угрозой пяти лет тюрьмы не только сохранился в законе, но и применяется. Летом 2007 года 47-летнего голландца оштрафовали на 400 евро за то, что он обругал королеву Беатрикс, а в 2012 году 28-летний пользователь твиттера был приговорен к шести месяцам лишения свободы условно за оскорбительные реплаи в адрес официального твиттер-аккаунта королевы.

За оскорбление короля Бахрейна полагается тюремное заключение — до 2014 года его срок не был ограничен законом и мог выбираться судьями произвольно. Согласно действующему законодательству, оскорбительные высказывания в адрес монарха караются лишением свободы на срок от одного года до семи лет, либо штрафом до 26,5 тыс. долларов.

Король Таиланда, согласно конституции, непогрешим — а потому не допускаются не только оскорбления, но и любая критика в его адрес. Для нарушителей уголовное законодательство предусматривает от трех до 15 лет тюрьмы. В 2013 году Верховный суд страны выпустил разъяснение, в котором указал, что оскорбление умершего монарха является не менее тяжким преступлением, чем посягательство на непогрешимость живущего.

За оскорбление монарха Кувейта — эмира Сабаха аль-Ахмеда ас-Сабаха — законодательство предусматривает до пяти лет тюремного заключения, а за публикацию «нежелательной» информации о нем, либо цитирование главы государства без предварительного согласования цитат — штраф до 70 тысяч долларов. В 2014 году за несколько обращенных к эмиру твитов, которые, по мнению суда, были оскорбительными, местный политический активист был приговорен не только к лишению свободы, но и последующему изгнанию — лишению гражданства и права находиться на территории Кувейта.

В странах с республиканской формой правления наказания за оскорбление главы государства могут быть не менее, а иногда и более суровыми, чем в иных монархиях. Аресты и штрафы предусмотрены в Азейбайджане, Ливане, Венесуэле, Камеруне. В Турции можно сесть в тюрьму, оскорбив как действующего президента, так и основателя республики Мустафу Кемаля Ататюрка (до трех лет лишения свободы).

В Иране поводом для уголовного преследования может стать оскорбление президента, главы правительства, министров, членов парламента и государственных чиновников. Помимо ареста и штрафа суд может назначить до 74 ударов плетьми. В 2010 году такое наказание исполнили в отношении студента Тегеранского университета Пейману Арефу за «оскорбительное письмо» президенту Махмуду Ахмадинежаду. Ареф отсидел год в тюрьме за «антиправительственную деятельность» и получил 74 удара плетью в день освобождения.

В Польше уголовное законодательство запрещает оскорблять не только президента страны, но и главу иностранного государства, находящегося на ее территории с визитом. Среди попавших под такую защиту — президент России Владимир Путин: в 2005 году полиция Кракова арестовала 28 протестующих во время его официального визита в Польшу. Почти всех выпустили уже на следующий день, но двоих активистов обвинили по уголовной 136-й статье об оскорблении главы государства и приговорили к штрафам.