Обвиняемый без головы. Часть третья

Последняя встреча

Николай. 24 января 2013 года в восемь-девять утра я вышел из дома, мне надо было ехать на работу. Подъезжает мой сын на машине своей легковой «Жигули-5». Он был в это время всю ночь на охоте. Мы с ним поздоровались, я спросил, как дела, как успехи на охоте — он ночью охотился. С охоты он принес два енота, две куницы и дикого кота. Говорит: «Все нормально, пойду отдыхать». Достал рюкзак, в котором сапоги с топором лежали, пошел домой. Ну я поехал на работу. Где-то часов в 11-12 вернулся, он был дома еще. Я включил телевизор, посмотрел немного. Около 12 он стал собираться, говорит: «Поеду, отвезу енота к другу. Им здоровье поправить надо, жир хотят». Я остался дома. Где-то после обеда звонят в дверь; открываю, стоят два незнакомых молодых человека. Представляются, что, значит, сотрудники полиции.

По версии следствия, Литасов напал на Таравковых с топором, который принес с собой. Однако родители погибшего уже почти пять лет настаивают на том, что топор Литасова, как и сапоги, в которых он вернулся с охоты в ночь перед убийством, все это время находятся у них дома, в то время как на труп их сына в морге была надета чужая одежда — в том числе, сапоги большего, чем у Максима, размера — а орудие убийства, проходящее по делу, не принадлежит погибшему. Это уже второй процесс по делу Литасова, в котором защита просит приобщить хранящиеся у родителей сапоги и топор к вещественным доказательствам, однако судьи неизменно отказывают в этом ходатайстве.

Людмила. Он когда пришел с охоты в девять утра, принес рюкзак в дом. Выложил он мясо, а в рюкзаке остались сапоги, топор охотничий. Выложил мясо, а рюкзак с топором и сапогами поставил на балкон. Мы уже почти пять лет не подходим к этому месту, так и стоят там. У нас вся семья живет на успокоительных. Жизнь кончилась для нас. Но никто ничего не слышит.

Морг

Николай. Приехали в морг, заходим, смотрю — лежит мой сын. Весь в ранах. Сын-то мой, но почему-то в какой-то странной одежде. Как-то непонятно. Ладно, я опознал, [спросил,] когда забирать тело. Ну, приезжайте завтра. В этот день мы посетили все эти мероприятия для похорон, гроб там, одежда. И потом пришлось говорить матери, что случилось с нашим сыном. Слезы, конечно. Истерика. На следующий день мы поехали в морг, как раз это была суббота. Мой сын лежит там уже голый. Я принес его одежду. И этот следователь, который меня в морг сопровождал, сам изъявил желание одеть его, мол, нет подручных рабочих, подсобных. Говорит, я его сам одену. Ну, я еще пытался помочь ему. Он говорит: «Не мешай». Он его одел, положили в гроб. А я спрашиваю — почему вот это, [указывая на раны,] вот это почему у него, почему вся голова разрублена, [почему] на лице следы, будто из травматического, кровяные точки? «А это у него комариный укус». Так вроде бы январь месяц, не должно быть этого? Ну, ладно.

Раны

Николай. А у него была вся голова разрублена. Мы насчитали больше 20 ран. Затылочная часть, лобная часть. Явно рубили его топором, губы разбиты, руки побиты, синяки на руках. Порублены или порезаны. На правой руке один или два пальца сломаны. Дырки эти [как от пуль из травматического оружия] меня очень смутили.

Проведенная на следующий день после убийства экспертиза зафиксировала на теле Максима Литасова следующие повреждения: перелом лобной, височной и теменной костей,черепные ямки, ушиб головного мозга тяжелой степени, гематома левого полушария мозга, кровоизлияния во всех отделах левого полушария, 18 ушибленных ран верхней части головы, множественные кровоподтеки и ссадины лица, подчелюстной и предплечной областей, перелом и ушибленная рана пальца правой кисти, на которой также зафиксированы ссадины и кровоподтеки, скальпированная рана ладонной поверхности пальца левой кисти. Согласно заключению, в область головы было нанесено не менее 22 ударов.

Людмила. Он никогда в драки не ввязывался. Я его спрашивала — сынок, а ты не боишься ночью ходить, да даже на охоту? Вдруг что случится? «Да ну, мам. Я убегу». И вот так его изуродовали пенсионеры?

Родители Максима Литасова. Фото: адвокат Алексей Аванесян

Версия следствия

Людмила. Сразу, как следователь сказал, что бабушка его топором убила, я задалась вопросом, а как вообще она могла его убить? Это какой женщиной надо быть [, чтобы нанести такие травмы взрослому мужчине]? У него на левой руке был такой глубокий шрам, что я таких не видела никогда. Пальцы отрубленные. Как это могла бабушка сделать? Потом я слышу от [якобы оборонявшегося] Таравкова-старшего, что Максим был обкуренный, пьяный, как он сказал — «обдолбленный». Я сперва не поняла, что это такое. Максим наш в жизни никогда такого не делал. <…> И тогда муж принял решение, что хоронить мы не будем [пока не будет готова экспертиза, показавшая отсутствие психотропных веществ в крови Литасова].

Литасов-старший увидел тело сына 25 января. На следующий день он забрал его из морга и отвез на кладбище, но решил не засыпать могилу и дожидаться проведения экспертизы, которая доказала бы, что в крови погибшего не было наркотических веществ. Армейские товарищи Максима организовали на кладбище круглосуточное дежурство, чтобы исключить похищение трупа, но затем тело начало разлагаться, и Николай перевез его в гараж. Друзья семьи и сочувствующие приносили туда лед из своих холодильников. Дело по факту убийства Литасова было возбуждено лишь 29 января — после того, как отец погибшего и бывшая журналистка газеты «Кубанские новости» Галина Симкина попали на прием к начальнику краевого управления СК. После этого тело Максима забрали на экспертизу.

Голова

Николай. Потом мне позвонили с экспертизы, начальник ее. Говорит, мы его немножко косметически попортили. Я говорю: «Ну, если это в целях нормальной экспертизы, все можно сделать». Потом звонят нам: приезжайте, на следующий день забирайте. Забирать так забирать. Я послал за ним в морг забирать сына старшего, Андрея, а сам поехал на кладбище. Яма уже была готова, мы ждали. [Андрей] привозит, говорит: «Пап. А он без головы. Ему отрубили голову». Вот это, думаю, экспертиза. Ну, пришлось захоронить. Деваться некуда. Голова на экспертизе же. День проходит, два, три, я хожу из Следственного комитета в прокуратуру, все спрашиваю, как там дела, где голова; месяц проходит, два проходит, три проходит. Почему так долго? «Сложная, — говорят, — экспертиза, денег в бюджете нет, она очень дорогая». Тянут время, специально. Потом выяснилось, что экспертизу давно уже провели, и нам просто не сообщают, не говорят, тянут время. Они проверили: «Да, закончена экспертиза, вы можете поехать забрать голову». Я отправил [помогавшую Литасовым журналистку] Симкину, она была в Краснодаре. «Заедь, прошу, посмотри, что там за голова и в каком она состоянии». Она мне оттуда докладывает: «А это кости в пакетиках. Голый черепок. Совершенно голый. Что делать?». Я говорю: «Нет, тогда не бери ее. Будем добиваться дальше справедливости». Голову мы забрали только в марте 2016 года. Нашли в Апшеронском следственном отделе, забрали и сфотографировали ее. И дозахоронили. Потому что это не по-человечески, когда труп есть, а головы нет.

Зал судебного заседания, в котором рассматривается дело Литасова. Фото: адвокат Алексей Аванесян

Свидетели

Людмила. Когда Максим был в морге еще, меня встретил сосед. […] Они вместе с Максимом росли. Он спросил у меня: «Тетя Люда, как у вас дела? — Да как дела, вот, хотим доказать, что Максим не пьяный, не наркотики, не убивал». Он говорит: «А я встречался с соседом Таравковых, и он мне сказал, что в этот день на максимовой машине Максима подвезли на этот переулок. За рулем был ихний сын. А взади сидел Максим или лежал Максим. Голова назад, — он мне так рассказал — и рядом с ним сидел, говорит, милиционер, держал его за плечи, а потом они вытащили его, положили, но сосед думал, что они привезли этого... Ну, кого-то отдыхать к родителям пьяного, чтобы отдохнуть. Ну как отдохнуть, что пьяный». Вот что он видел.

В ходе следствия сосед Таравковых Борис Аристов подтвердил их версию: он рассказал, что прибежал на шум, когда Литасов был уже мертв. При этом его воспоминания несколько расходились с показаниями самих пенсионеров. Несмотря на это, в суд для дачи показаний Аристова так и не вызвали.

Николай. [Я попал в Липовый переулок, где живут Таравковы,] на второй день или на третий после убийства. Думаю, пойду туда, посмотрю, может улики остались какие, спрошу людей, может, свидетели какие есть. Приехали, машину поставили, я, мой сын, корреспондент [Симкина] и мой товарищ. Вышли, начали ходить, смотреть, разглядывать. Смотрим, за забором стоит мужик. Мой сын кинулся к нему. Он был в каком-то нервном состоянии, попятился испуганно назад. От забора стал отходить. Я ему: «Ну иди сюда! Так и так. Тут на вашем переулке убили моего сына. Ты что видел, слышал? Можешь что рассказать? — Да, я видел, как мимо проехала машина синего цвета, за рулем сидел сын Таравковых, сзади сидели два человека, один в полицейской форме, другой в гражданской. Подъехали к дому Таравковых, эти двое вытаскивают третьего, который в гражданском, и волоком затащили во двор».

Следователи

Николай. [Узнав об убийстве, я до вечера ждал у отделения полиции, когда меня отвезут на место преступления, пока мне не сказали, что] все наши дела находятся в Следственном отделе. А кого мне там в этом отделе найти? Кабинет такой-то, фамилия такая-то. Прихожу туда, докладываю: я, такой-то, пришел, я отец парня, которого сегодня убили. Следователь [Кушнарев] сразу говорит: «Я тебе вот что, отец, скажу. Он сам виноват». Я говорю: «Как сам виноват, когда его убили? — Да вот так и так».

Людмила. [Когда я рассказала следователю Кушнареву про слова соседа Таравковых,] он мне говорит: «Да ну, что ж я, поеду туда сплетни бабские собирать? А кто вам сказал? — Да сосед, — говорю, — сосед. — Ну, я сплетни бабские собирать не буду».

<...>

Я считаю, что в XXI веке все можно доказать, но они просто не хотят. Не хочет Следственный комитет. Когда вот в последний раз [при повторном расследовании дела, решение о котором принял президиум краевого суда Кубани] мне назначили следователя в сентябре месяце, я пришла к прокурору, он мне говорит: «А у нас нет больше следователей, кроме Кушнарева». Я говорю: «Но он же работал с этим делом три года, и что он сделал, кроме того, что обвинил Максима? Дайте мне, пожалуйста, другого следователя, чтобы он посмотрел дело, чтобы что-то решилось! — А у нас нет других следователей». Поэтому так все получилось.

Топор, от ударов которого, по версии следствия, погиб Литасов. Фото: из материалов дела

Справедливость

Николай. [Приехали вскоре после убийства в краевое управление СК] c пачкой фотографий. Кладем на стол начальнику, высказываем ему все подозрения, что этому сопутствовали. Он посмотрел, вызывает своих сотрудников и говорит: «Ваше мнение?». Все говорят, что да, тут же явное убийство умышленное. И он тогда взял телефон, позвонил начальнику [апшеронского] Следственного отдела: «Вы чем там занимаетесь, вы почему человеку не даете экспертизу? Направляйте его на экспертизу в Краснодар». И нам ее дали. А уже тогда по апшеронскому нашему местному телевидению прошел сюжет, что бомж-наркоман ворвался, и прочее, и прочее, когда я как отец знаю своего сына, что он на это не способен, он порядочный человек. Но его имя уже тогда опорочили: на бедных стариков напал с целью грабежа. Вот почему я не стал его хоронить.

Людмила. Слава богу, экспертиза доказала, что мой сын не наркоман и не был пьяный. А теперь я хочу доказать, что мой сын не преступник, не убийца, он не мог напасть на бабушку с дедушкой. У него растет дочь, ей шесть лет. Я не хочу, чтобы она думала, что ее папа — убийца. Я хочу доказать, что ее папа не убийца. Вот ради внучки я это все делаю. Буду идти до конца, пока справедливость не восторжествует. <…> Четыре с половиной года он отлежал, но я буду добиваться. Пока не снимут с него это обвинение, мне нет доступа к правосудию. Поэтому я здесь. Я хочу, чтобы преступники, кто это сделал, были наказаны по закону. Мне ничего больше не надо. Только чтобы все было по закону <...> Если бабушка сделала два удара, то пусть бабушка и сидит за два удара. А 20 ударов кто сделал? Пусть он тоже сидит. 22 удара по голове топором и нет состава преступления. Вы видели, какие это раны на голове? И в кость, и в руки… Сколько ударов, не счесть. Невозможно на это смотреть. И вдруг — ни в чем не виноваты. За что такая жестокость? Пусть объясняют.

Оппоненты

Людмила: С Таравковым-старшим мы работали столько, столько лет вместе, и никаких неприязненных отношений не было, и тут такое. А их сын у нас в подъезде жил, и прописан был там же, полицейский. Он не боялся ничего, он и сейчас ничего не боится. Родителей подставил, а его и близко нет.