«Скелет, обтянутый кожей». Все, что нужно знать о российской тюремной медицине, в трех историях

Согласно докладу Совета Европы, в 2013 году Россия стала лидером по числу смертей осужденных среди европейских стран: на каждую тысячу осужденных приходилось шесть смертей. За 2013 год в российских исправительных учреждениях скончались 4200 заключенных.

В 2016 году генпрокурор Юрий Чайка отмечал высокую смертность в колониях и СИЗО (за 2015 год умерли 3977 осужденных). «Причем 87% лиц умерло от различных заболеваний, в том числе по причине слабой медицинской базы, медленного обновления оборудования, отсутствия некоторых видов медуслуг, — сетовал генпрокурор. — Особенно остро встал вопрос поддержания жизни заключенных с ВИЧ-инфекцией. Сейчас в изоляции с таким вирусом находится более 62 тысяч человек».

В конце марта замначальника ФСИН Ирина Ларионова отчиталась, что за 2016 год смертность заключенных в целом снизилась на 10%, а смертности от заболеваний – на 12%. Случаев смерти от туберкулеза стало на 54% меньше, от ВИЧ-инфекции на 7%, от онкологических заболеваний на 13,4%, а от сердечно-сосудистых заболеваний на 2,3%. По словам председателя управления организации медико-санитарного обеспечения ФСИН Юлии Антоновой, в прошлом году в учреждениях ведомства умерли 3488 человек.

Руководитель правозащитной организации «Зона права» Сергей Петряков в докладе «Тюремная медицина в России» от ноября 2016 года отмечал, что, несмотря на законодательство, позволяющее освобождать тяжело больных заключенных, судьи часто отказывают в этом, поскольку, по их мнению, осужденный «не встал на путь исправления».

По данным правозащитника, в 2013 году суды удовлетворили 1589 ходатайств осужденных об освобождении по болезни, то есть 26,5% от всех поданных ходатайств; в 2014 году — 1407, то есть 22,1%, а в 2015 году — 1477, то есть 21,8%.

«Очевидно, что система оказания медицинской помощи в учреждениях ФСИН "дышит на ладан" (дело не только в недостаточности финансирования из федерального бюджета, хотя это, пожалуй, главная причина) и уже давно требует кардинального реформирования. Важным элементом такой реформы должна стать фактическая, а не декларируемая, независимость медицинского персонала от начальников тюремного ведомства, причем всех, а не только непосредственных руководителей исправительных учреждений», — подчеркивал Петряков. Пока же медики в колониях и СИЗО вынужденно руководствуются «интересами службы», а не пациентов, отмечалось в докладе.

Рак или мастит

В мае 2015 года Светлана Дианова (имя заключенной изменено по просьбе родственников) обратилась к врачам мурманского СИЗО-2 с жалобой на уплотнение в груди. Врач диагностировал у женщины мастит (воспаление ткани молочной железы), а в качестве лечения назначил мазь. После приговора Дианову перевели в ИК-2 Ленинградской области, где она постоянно жаловалась на сильные боли, но врачи оказывали ей только симптоматическое лечение обезболивающими, рассказывает адвокат Виталий Черкасов.

Только в сентябре ее перевели в тюремную больницу имени Гааза. Там врачи нашли у Диановой рак. Онколог настаивал на операции и паллиативной химиотерапии, рассчитывая если не спасти заключенную, то хотя бы продлить ей жизнь. Однако в больнице ФСИН оказать ей необходимую помощь не могли из-за отсутствия лицензии.

«В больнице даже нет онкологического отделения», — замечает адвокат Черкасов, сотрудничающий с «Зоной права».

В марте 2016 года 37-летняя Дианова, у которой к тому времени уже был рак четвертой, неоперабельной степени, подала ходатайство о досрочном освобождении в связи с тяжелой болезнью. Но Смольнинский районный суд Петербурга ей отказал.

«Врачи были полностью на стороне Диановой. Они довольно-таки активно указывали на факты, свидетельствующие о наличии заболевания, представляющего опасность не только для здоровья, но и для жизни. Однако суд не принял во внимание доводы врачей и защиты», — вспоминает Черкасов.

Правозащитники обратились в ЕСПЧ, и 18 мая Петербургский городской суд отменил решение первой инстанции. Светлана Дианова смогла вернуться домой в Мурманск. 16 июля она скончалась от раковой интоксикации в городской больнице.

Дианову горсуд освободил 18 мая, а за два дня до этого в петербургской больнице Гааза умерла третья за месяц онкобольная осужденная. Она не дожила четырех дней до заседания суда, который должен был рассмотреть ее ходатайство об освобождении. Еще двум заключенным, погибшим раньше, суды в такой просьбе отказали. Черкасов замечает, что после трех смертей подряд судебная практика стала гуманнее: онкобольных теперь освобождают чаще, хотя по заключенным с другими заболеваниями юрист такой тенденции не видит. Он предполагает, что судьям поступила «установка сверху» — не отказывать раковым больным. На их отношение к ходатайствам других тяжело больных осужденных это негласное распоряжение не повлияло.

В январе этого года правозащитники добились возбуждения уголовного дела о причинении Диановой смерти по неосторожности в связи с ненадлежащим исполнением врачами ФСИН своих профессиональных обязанностей (часть 2 статьи 109 УК). Следствие полагает, что тюремные медики должны были направить заключенную на лечение в специализированном учреждении, а их бездействие привело к развитию метастазов в костях, яичниках и матке.

«По нашим данным, впервые в северной столице следователи возбудили уголовное дело в отношении тюремных врачей в связи с некачественным оказанием помощи, приведшем к летальному исходу», — говорил об этом решении Черкасов, который работает более чем над десятью делами о неоказании необходимой медпомощи тяжелобольным заключенным. Освободить пока удалось только четырех.

Освобождать осужденных от наказания по болезни позволяет статья 81 УК. Однако часть 2 этой статьи определяет: суды на основании тяжелого заболевания могут освободить заключенного, но не обязаны это делать.

В начале мая омбудсмен Татьяна Москалькова на встрече с президентом Владимиром Путиным предложила сделать освобождение тяжело больных заключенных обязательным. Она призвала законодателей внести в Госдуму соответствующий законопроект, однако пока пока сведений о подобной инициативе нет.

Москалькова отмечала, что в прошлом году было подано 3,5 тысячи ходатайств об освобождении по болезни, при этом 749 заключенных умерли до начала слушаний в суде, 119 — до вступления решения суда в законную силу, а 941 осужденному суд отказал. За год суды освободили 1 678 тяжело больных заключенных.

Цирроз или ОРВИ

Днем 16 ноября 2016 года в лечебно-исправительном учреждении № 10 в Новосибирской области умер 40-летний Роман Дроздов. Согласно выписке из протокола вскрытия, причиной смерти стал цирроз печени. В ЛИУ-10 Дроздова перевели ночь с 15 на 16 ноября из СИЗО; фельдшер изолятора Рябцева утверждала, что за день до смерти заключенный жаловался только на кашель и высокую температуру.

Вдова осужденного Вероника Дроздова настаивает на том, что циррозом печени муж никогда не страдал. 9 января 2017 года она подала заявление в СК, но следователь по фамилии Кот в действиях врачей состава преступления не нашел.

Еще до ареста, в феврале 2016 года, в областной клинической больнице Дроздову поставили диагноз «варикозное расширение вен пищевода 2-3 стадии, железодефицитная анемия, фиброз печени, гепатит». Вдова рассказывает, что врачи рекомендовали ему делать операцию — поставить скобу на вену. Однако до ареста в сентябре Дроздов прооперироваться не успел, а после этого в СИЗО он два месяца не получал необходимой медицинской помощи, рассказывает Вероника. По ее словам, во время следствия адвокат неоднократно просил суд изменить мужу меру пресечения на домашний арест: обвиняемому требовалась операция и наблюдение врачей, а условия содержания в СИЗО привели к ухудшению состояния. Судья раз за разом оставлял его ходатайства без удовлетворения.

14 ноября 2016 года у Дроздова началось кровотечение из прямой кишки. Дежурный врач не отреагировал на вызов и пришел только на следующий день, после того, как арестанта вырвало кровью, рассказывает его вдова; фельдшер осмотрела больного только через окошко в закрытой двери камеры.

Позже на допросе в СК фельдшер Рябцева расскажет, что 14 ноября заявлений от Дроздова на прием не поступало, а в первой половине следующего дня он жаловался только на простуду. Она поставила Дроздову градусник: температура повысилась до 38 градусов. Но жалоб на боли в брюшной полости фельдшер не помнит. Через полчаса температура снизилась, артериальное давление оставалось в норме, утверждает Рябцева; перед уходом она дала арестованному препараты для лечения ОРВИ. Вдова Дроздова настаивает на том, что никаких лекарств ему не давали.

Вечером арестанту стало хуже: его снова начало рвать кровью, он потерял сознание от боли. После этого Дроздова увезли на скорой помощи в ЛИУ-10 с подозрением на внутреннее кровотечение. На следующий день он умер, по мнению жены — от разрыва вены: кровь залила весь желудок.

Пытки или халатность

В феврале 2017 года СК возбудил дело по части 2 статьи 109 УК (причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения профессиональных обязанностей) после смерти в курганской колонии 24-летнего Руслана Сайфутдинова — бывшего студента Тюменской медицинской академии, осужденного на три года по обвинению в участии в вооруженном конфликте в Сирии. По словам матери погибшего Руфии Сайфутдиновой, ее сын не участвовал в боевых действиях, а оказывал медпомощь пострадавшим в военном конфликте.

7 января 2017 года — всего за 11 дней до освобождения — Сайфутдинов умер от истощения в палате интенсивной терапии курганского ЛИУ-3. По версии следствия, заключенный, у которого диагностировали хронический эрозивный гастрит и хронический дуоденит, погиб из-за неоказания своевременной медицинской помощи.

Мать погибшего утверждает, что до заключения у ее сына не было серьезных проблем со здоровьем: «Перенесенный насморк или близорукость — это не те болезни, от которых люди умирают в 24 года». Во ФСИН поспешили сообщить, что при вскрытии на теле Сайфутдинова не обнаружили телесных повреждений: его смерть обусловлена объективным состоянием здоровья.

По словам Руфии Сайфутдиновой, с ноября 2016 года неизвестные сотрудники колонии неоднократно угрожали ее сыну, поскольку «такие люди государству не нужны». Руслан рассказывал ей, что его пытали: возможно, из-за пыток пострадали органы пищеварения, и организм перестал усваивать пищу, предполагает мать. За несколько недель до конца года молодого человека начало рвать после каждого приема пищи; Сайфутдинова перевели в ЛИУ-3, но на праздники вернули обратно в отряд курганской ИК-1, где его состояние быстро ухудшилось.

«После каждого вмешательства врачей становилось хуже, вплоть до того, что последний месяц он просто пытался дожить. Он был абсолютно уверен, что как только он доберется до гражданских врачей, они ему моментально помогут», — рассказала мать погибшего.

По ее словам, Руслан неоднократно говорил администрации колонии о проблемах со здоровьем: «С начала лета он постоянно доводил жалобы на состояния до сведения начальства, писал заявления. Начальник отряда, колонии, все они были в курсе». Начальник пресс-службы курганского управления ФСИН Руслан Бурсин утверждает, что Сайфутдинова неоднократно вывозили на обследование в больницы Кургана, но врачи говорили, что он не нуждается в помощи.

4 января сокамерники Сайфутдинова рассказали его матери, что Руслан находится в тяжелом состоянии; в этот же день она обратилась в ОНК по Курганской области. На следующий день от истощения Сайфутдинов уже не мог говорить.

5 января член ОНК Людмила Исакаева обратилась к председателю Юрию Стрелкову с просьбой немедленно поехать в ИК-1, но тот отказался. На следующий день правозащитники договорились с адвокатом, что он навестит Сайфутдинова. Адвоката не пустили в колонию под предлогом того, что в праздники некому оформить пропуск. Вечером того же дня Сайфутдинова привезли на обследование в Курган. Вскоре в городскую больницу приехали правозащитники Габдулла и Светлана Исакаевы. По словам последней, Сайфутдинов выглядел, как «скелет, обтянутый кожей».

После компьютерной томографии врачи снова сказали, что в госпитализации нет срочной необходимости. По словам Исакаевой, медики установили у Сайфутдинова истощение второй степени, причиной которого якобы бы психологический настрой заключенного, а не патология внутренних органов; то же самое говорили и врачи в колонии.

«Они заявили, что, дескать, Руслан, не принимая пищу, сам довел себя до истощения второй степени, сам так себя настроил», — говорит Габдулла Исакаев.

В ЛИУ-3, куда увезли заключенного, ему поставили капельницу с глюкозой. Через два дня Руслан Сайфутдинов умер.

Ознакомившись с документами, наблюдатели пришли к выводу, что врачи ФСИН делали «все, что им положено», говорил председатель курганской ОНК Юрий Стрелков. Представляющий интересы семьи погибшего адвокат Андрей Лепехин, сотрудничающий с «Зоной права», отмечает, что с выводами торопиться не стоит: следствие все еще ждет результатов экспертизы, необходимой для оценки действий врачей.

При этом в ИК-1 через месяц после смерти заключенного прокуроры привлекли к дисциплинарной ответственности троих надзирателей, а в адрес начальника колонии вынесли представление. В областной прокуратуре заключили, что администрация не соблюдает требования закона «в части постоянного надзора за осужденными, охраны их здоровья».