Как самарский адвокат получила 8,5 года колонии за вымогательство денег у клиники, по ошибке поставившей ей смертельный диагноз

В Советском районном суде Самары задерживается конвой. Единственный местный журналист, явившийся на заседание, путая имена подсудимой и потерпевшей, просит прокурора на камеру рассказать фабулу дела. Молодому представителю гособвинения с трудом удается это сделать, он несколько раз просит корреспондента начать съемку заново.

Пока не приехал конвой, упитанный мужчина в рубашке и джинсах просит ожидающего начала заседания адвоката зайти в кабинет с надписью «Судья Борченко Денис Юрьевич». «Не затягивай, ну не надо затягивать? Что мы из-за этого, под залог ее отпустим, что ли?» — слышны из-за двери разговоры в панибратском тоне.

Через несколько минут этот же упитанный мужчина, теперь одетый в мантию, объявляет о начале судебного следствия. Подсудимая — женщина в очках с волосами рыжеватого цвета — стоит в клетке, внимательно слушая судью и сжимая в руках кипу бумаг. В какой-то момент стоять ей становится тяжело, и она, вздыхая, садится.

Первым должен выступить прокурор, однако подсудимая не дает ему начать, заявляя, что ее ограничили в праве на ознакомление с материалами дела. Сначала женщина упрекает прокурора в затягивании процесса, затем пеняет судье, который не проверил корреспонденцию и не ответил на поданное ей в письме заявление.

Подсудимая передает судье кипу бумаг, скороговоркой зачитывает выдержи из УПК, из внутреннего распорядка СИЗО и просит внести представление в адрес следователя. Не выспавшийся судья, кажется, не успевает вникнуть в ее просьбу и объявляет двадцатиминутный перерыв. За это время подсудимая успевает найти повод разразиться длинной тирадой в адрес одного из адвокатов потерпевших: «Мне жутко стыдно, что моя коллега говорит такие вещи! Советую вам почитать федеральный закон об адвокатуре и адвокатской этике». Оппонент не находит, что ответить.

По возвращении судья дает обвиняемой два дня на ознакомление с делом и объявляет перерыв. Через два дня ситуация повторяется — «в деле 14 томов по 330 листов, следователь поставил искусственные преграды для ознакомления с ними» — и заседание по инициативе обвиняемой откладывается снова и снова. Параллельно она успевает писать жалобы на следователей — и кажется, даже судья перестает понимать, в чем заключается роль нанятого для защиты подсудимой адвоката.

Через полгода ей дадут 8,5 лет колонии общего режима — на шесть месяцев меньше срока, запрошенного молодым помощником прокурора.

Осталось жить от месяца до трех

Ольга Гисич провела в СИЗО-2 Сызрани полтора года. На каждое заседание — а их за последние семь месяцев состоялось не менее сорока — конвой с подсудимой преодолевал 150 километров пути до Самары. Это расстояние, ранние подъемы и постоянная необходимость готовиться к заседаниям даются Гисич нелегко — по словам ее брата Сергея, она страдает «целым веером болезней и заболеваний по женской части, в подробности которых вникать несколько неэтично».

Именно столкновение с медициной стало причиной, по которой эта женщина оказалась на скамье подсудимой. В прошлом успешный адвокат, Ольга Гисич была известна из-за своей профессиональной деятельности не только в Самарской области, но и за пределами региона — она подавала в Конституционный суд иск от имени бизнесменов, осужденных по «шпионской» 138 статье УК за сбыт и изготовление «специальных технических средств», представляла интересы самарского клуба авторской песни имени Валерия Грушина в тяжбе за право на проведение Грушинского фестиваля и участвовала в крупных земельных спорах.

Медицинскую историю адвоката легко восстановить по одной из карточек в Арбитражном суде Самарской области. С 2004 года она была пациенткой клиники ИДК — одного из крупнейших медицинских центров в Поволжье, три года назад вошедшего в группу компаний «Мать и дитя» известного врача, акушера-гинеколога Марка Курцера. В конце 2012 года, следует из описанной в картотеке амбулаторной истории, Гисич поступила в эту клинику на плановую эндохирургическую операцию, которую проводил главврач ИДК Марат Тугушев.

В ходе операции врачи взяли у пациентки образец тканей, который был направлен на исследование в лабораторию Областного онкологического диспансера. 11 января стали известны результаты анализа — у Гисич диагностировали злокачественную герминогенную опухоль яичника. Спустя еще четыре дня врачи провели другую операцию — резекцию яичника. По словам брата Гисич, после этого в ИДК ее стали убеждать в необходимости провести еще одну, более сложную и дорогостоящую операцию, при которой «буквально должны были вырезать все органы». «То есть говорили, что нужно провести такую необратимую операцию, чтобы иметь возможность выжить. Трудно представить, какой стресс испытывает человек, которому буквально говорят, что ему, вероятно, осталось жить от месяца до трех», — говорит Сергей.

Клиника ИДК. Фото с официального сайта

Однако Гисич от услуг ИДК отказалась, собрала крупную сумму и полетела с ней в Израиль. Результаты обследования у израильских врачей шокировали Ольгу: подозрение на рак не подтвердилось, однако обнаружилась инфекция, которая, вероятно, была занесена при проведении резекции. Адвокат обратилась к руководству ИДК с просьбой объяснить ситуацию, однако там ответили, что компания не имеет отношения к неправильному диагнозу — все анализы на предмет возможной онкологии, как это положено по закону, проводились только в государственной онкологической лаборатории, а значит, ошибка была допущена не по вине ИДК.

В проведении операции, от последствий которой, по мнению пациентки, возникла инфекция, и больших затратах на обследование в Израиле главврач Тугушев посоветовал Гисич винить себя саму. «С нашей стороны ошибки не было. Было предварительное заключение в областной лаборатории, которое указывало на онкологию. Гисич поспешила, улетела, но через две недели буквально был пересмотр, и был проведен более глубокий анализ, имунногистохимия. В том же центре, теми же врачами, и они рак не нашли», — поясняет главврач ИДК.

Брат Гисич говорит, что по возвращении адвокат стала искать жителей Самары, пострадавших от неправильного диагноза, поставленного в ходе обследования в клинике ИДК. По его словам, таких случаев оказалось гораздо больше, чем можно было представить — и Гисич стала оформлять доверенности на представление интересов пациентов-потерпевших в суде, чтобы подавать на клинику иски «на крупные суммы» — правда, на какие именно, родственник говорить отказывается. «Я не могу сказать, о каких суммах идет речь — я просто не располагаю данной информацией, но я точно могу сказать, что таких пациентов были десятки, и что она стала представлять их интересы успешно. Если бы она довела все дела до конца, то я не сомневаюсь, что клиника попросту закрылась бы, обанкротилась», — говорит родственник Ольги.

Параллельно Гисич обращалась в надзорные ведомства и службы на предмет исполнения клиникой ИДК всех предписаний — от пожарной безопасности до хранения хирургических инструментов. В базе «Росправосудие» и картотеке Арбитражного суда Самарской области выложены десятки заявлений, поданных Гисич в отношении самой клиники и ее должностных лиц.

Способы компенсации

В начале осени 2014 года директор одного из самарских коллекторских агентств, 41-летний Дмитрий Козлов, явился с повинной в следственный отдел. Мужчина признался в поджоге автомобилей гендиректора клиники ИДК Владислава Шерстобоева и ее главврача Марата Тугушева, которые, по его словам, совершил по просьбе своей знакомой Ольги Гисич за вознаграждение в 95 тысяч рублей. Свое желание сдаться он объяснил тем, что заказчица якобы не заплатила ему обещанную сумму.

Гисич арестовали 22 октября — через 20 месяцев после операции, перенесенной ей в клинике ИДК. Первоначально следователи вменили адвокату два эпизода организации умышленного уничтожения или повреждения имущества (часть 3 статьи 33, часть 2 статьи 167 УК), но в ходе расследования этого дела к обвинению добавились еще два эпизода — об организации нанесения побоев врачу ИДК Оксане Юденевой (часть 3 статьи 33, часть 1 статьи 116 УК) и организации умышленного причинения средней тяжести вреда здоровью гендиректору компании Шерстобоеву (часть 3 статьи 33, часть 1 статьи 112 УК).

Первоначально следователь утверждал, что с помощью организации поджогов и нападений Гисич мстила за неправильно поставленный диагноз. «Ей оказали неквалифицированную медицинскую помощь, поставили неправильный диагноз, и на основании этого она получила моральные страдания. И она стала мстить. Сначала, в июле 2013 года, заплатила 100 тысяч рублей Козлову за то, чтобы он напал на сотрудницу онкоцентра — в результате женщина получила перелом руки. В мае 2014 года он же по указанию обвиняемой напал на гендиректора Шерстобоева, за это она заплатила 60 тысяч рублей. А в сентябре за 35 и 60 тысяч рублей он по указанию Гисич сжег два автомобиля, принадлежащих сотрудникам медицинского учреждения», — рассказал «Медиазоне» помощник прокурора Советского района Самары Александр Вельмин, представляющий гособвинение в суде.

УПК не предусматривает содержание под стражей свыше шести месяцев для обвиняемых, которым не вменяют статьи, относящиеся к категории «тяжких». Именно поэтому, считает брат адвоката Гисич, спустя полгода следствия к обвинению добавилась еще одна статья — тяжкая часть 3 статьи 163 УК (вымогательство с целью получения имущества в особо крупном размере). Она помогла следователю сложить все эпизоды в цельную картину: целью всех действий, которые Гисич якобы поручала совершить Козлову, была, по данным следствия, не только месть, но и желание заставить ИДК выплатить ей 1 млн долларов.

«То есть до этого были судебные процессы в рамках гражданского судопроизводства, назначались компенсации, но в правовом поле она желаемый результат получить не смогла и занялась вымогательством. Сначала она просто угрожала руководству компании, угрозы успеха не возымели, потом были причинены побои врачу, затем гендиректору, и, наконец, сожжены машины. Такой способ добиться компенсации», — уверяет Вельмин.

Старый знакомый

Козлов, показания которого стали основанием для ареста Гисич, — ее давний знакомый. По словам защитника осужденной Андрея Паулова, адвокат в течение долгого времени давала ему юридические консультации. «Козлова допрашивали на суде, и он, конечно, свои показания толком не мог вспомнить — путался, забывал, что говорил на следствии, а один раз даже упал в обморок. Гособвинителю приходилось его по 10 раз переспрашивать, чтобы в протоколе заседания было записано так, как будто он свои показания, данные на следствии, подтвердил», — говорит Паулов.

Дмитрий Козлов. Кадр телеканала НТВ

Защита уверена, что признание и оговор Гисич были условием сделки Козлова со следствием. «Этот человек имеет за своей спиной ряд серьезных преступлений, грабежи-разбои с летальным исходом, и чтобы избавить себя от ответственности за совершенные преступления, пошел на оговор, а ему за это пообещали дать по минимуму», — пересказывает брат осужденной Сергей выступление своей сестры в суде.

В начале сентября 2015 года суд дал Козлову 2,5 года колонии-поселения, признав его виновным в умышленном уничтожении чужого имущества, причинении средней тяжести вреда здоровью, нанесении побоев и незаконном приобретении технических средств — по данным следствия, в августе 2013 года он купил за полторы тысячи рублей изделие в виде пульта управления автосигнализацией и брелока для ключей со встроенными микрофоном и видеокамерой. Уже в июне этого года коллектор сможет подать на УДО.

В уголовном деле есть объяснение сотрудницы ИДК Оксаны Юденевой, получившей в результате нападения перелом руки. Она определяет преступника как человека «кавказской внешности», однако позже уверено опознает в нем Козлова, высокого, лысого и безбородого мужчину со славянскими чертами лица. Указывает на него как на нападавшего и гендиректор клиники Шерстобоев — согласно его объяснению, Козлов несколько раз ударил его гирей, лежавшей в пакете, при этом пострадавший не стал вызывать полицию на место происшествия, а дошел до отделения самостоятельно, поскольку оно было неподалеку.

«Но при этом единственное подтверждение того, что его били гирей по голове, — это справка о сотрясении мозга и больничный лист, которые он сделал в своей же клинике. Однако это сотрясение мозга не помешало ему на следующий день после нападения выступить в качестве спикера в Торгово-промышленной палате, где пострадавший человек вел вполне активный образ жизни», — утверждает Сергей Гисич. Найти упоминания о выступлениях Шерстобоева в Торгово-промышленной палате в мае 2014 года «Медиазоне» не удалось.

По словам брата адвоката, в ходе процесса изучались выписки из журнала учета посещений одного из судов в Тольятти, которые подтверждали, что в день нападения на Шерстобоева Гисич была занята в одном из процессов. Однако суд постановил, что для того, чтобы организовать преступление, находиться в непосредственной близости от его жертвы было необязательно.

Два или три

Суд признал Ольгу Гисич виновной в организации сожжения двух автомобилей — Nissan Qashqai главврача ИДК Тугушева и Hyundai Getz гендиректора компании Шерстобоева. Последний автомобиль человек, внешне похожий на Козлова, поджег прямо под объективом видеокамеры, съемка с которой оказалась в распоряжении телеканала «НТВ»: мужчина обливает машину жидкостью, бросает спичку и убегает. С учетом этого ролика и явки Козлова с повинной поспорить с тем, что поджоги совершил именно он, трудно, поэтому защита Гисич обращает внимание на другую версию — по ее мнению, поджог был инсценировкой.

По словам брата осужденной, согласно документам, Hynday Getz, записанный на гендиректора ИДК, был выпущен в 2005 году и приобретен Шерстобоевым за месяц до поджога, а застрахован — за две недели до него. «Как можно поверить в то, что руководитель одной из крупнейших в России медицинских компаний ездит на девятилетнем поддержанном автомобиле? Его купили, застраховали, поставили на стоянку, а в нужный день перегнали во двор Шерстобоева, чтобы поджечь», — уверяет Сергей Гисич.

Поджигатель автомобилей. Кадр телеканала НТВ

По его словам, похожая история произошла и со вторым автомобилем — более дорогим кроссовером Nissan Qashqai главврача Тугушева. В экспертизе этой машины есть несколько странных моментов, объясняет брат осужденной. Во-первых, из-за повреждений, полученных при пожаре, эксперты не смогли прочитать идентификационный vin-код автомобиля. Во-вторых, при осмотре было обнаружено множество механических повреждений, несвойственных тем, которые автомобили претерпевают при пожаре, — например, полное отсутствие руля.

«То есть нельзя доподлинно сказать, что это именно автомобиль Тугушева, плюс механические повреждения говорят о том, что это могла быть вообще другая машина. По нашему глубокому убеждению, его настоящий Nissan был продан — я даже могу предположить, что в Казахстан, у нас часто так делают. Затем куплен схожий автомобиль на развале, как вот для спецэффектов в фильмах машины покупают, чтобы их сжечь, доставлен туда и подожжен, ну и получена сверхприбыль по страховке еще», — говорит брат Ольги Гисич.

Гиперболизированный антоним

Как объяснял «Медиазоне» представитель гособвинения Вельмин, «вымогательство — это не одномоментное преступление, оно происходит достаточно долго и в этом заключается его отличие от других составов». Не назван точный момент начала вымогательства со стороны Гисич и в материалах дела — там говорится, что умысел на него у адвоката возник в «неустановленное следствием время, но не ранее января 2013 года».

По версии следствия, Гисич вымогала деньги на двух встречах с главврачом Тугушевым — 9 и 24 сентября 2014 года в его кабинете. На этих встречах Гисич действительно вела речь о компенсации нанесенного ей вреда и требовала извинений, однако не угрожала и не обещала предпринять какие-либо ответные действия в случае отказа, говорит защитник осужденной Паулов.

«Гисич предлагала Тугушеву варианты компенсации возмещения причиненного ей вреда, при этом оставляла за собеседником возможность выбора из предлагаемых ею вариантов, право предложить иной вариант разрешения конфликта, и право отказа от добровольного урегулирования ситуации. Тугушев в ответ провоцировал ее, в ернической и иронической тональности. То есть он говорит: “Или, если не компенсировать, может мне повеситься сразу?” А потом: “Ну, давай мы тебе 10 рублей заплатим”. И в этот момент Гисич, поддерживая эту тональность, использует гиперболизированный антоним — “миллион долларов”», — пересказывает адвокат Паулов содержание этой встречи.

В доказательство абсурдности такой тональности защитник приводит прямую цитату из беседы:

— Меня интересует вопрос: готовы разговаривать или не готовы разговаривать? — спрашивает Гисич.

— Про миллион долларов? — отвечает Тугушев.

— Давайте за два поговорим.

— Ну, да, за пять. Вас какая сумма устроит? На повышение?

— А на сколько вы готовы?

— Давайте тогда 100 рублей.

При этом, уточняет Паулов, в ходе судебного заседания исследовалась стенограмма встречи адвоката и главврача, которая подтвердила, что Гисич не уточняла, о долларах какой страны вообще идет речь. «На какую в действительности сумму компенсации вреда рассчитывала Гисич, с каким предложением ИДК могла бы согласиться в случае намерения Тугушева и Шерстобоева конструктивно решить конфликт, согласилась бы она вообще на получение какой-то компенсации — ни на предварительном следствии, ни в суде не выяснено. Выводы Шерстобоева о том, что Гисич интересовали только деньги, являются лишь его, опять же подогнанными под версию о вымогательстве, домыслами», — уверен защитник. В ходе второй встречи фразу «миллион долларов» и вовсе употреблял только сам Тугушев, а Гисич в ответ, говорит Паулов, неоднократно предложила отказаться как от «миллиона долларов», так и от денег вообще, закончив общение при отсутствии у собеседника желания компенсировать нанесенный вред.

На предварительном следствии Тугушев утверждал, что в день второй встречи — после поджогов автомобилей — Гисич пришла к нему в кабинет и с порога спросила: «Ну что, теперь приняли решение?». Однако в действительности такой фразы не звучало, как было установлено в суде после изучения стенограммы беседы. Запись обеих встреч вели и Гисич, и Тугушев. При этом, вспоминает брат осужденной, в суде гендиректор клиники Шерстобоев обмолвился, что «следил за этими встречами в режиме онлайн».

«Там кабинеты главврача и гендиректора, я так понимаю, рядом. Логично предположить, что в этот момент в кабинете Шерстобоева сидели в засаде оперативники и смотрели трансляцию их беседы. Если факт вымогательства действительно был бы — они бы сразу в масках с наручниками и с поличным человека забрали, как это всегда делается в таких делах. Но эти встречи состоялись два раза, и оба раза Ольга благополучно вышла из кабинета», — говорит Сергей.

Брат осужденной называет приговор Ольге Гисич следствием «сговора крупного медицинского капитала и коррумпированного следствия». «Это классический пример, как от олигархи от медицины избавляются от искалеченного пациента. Почему надо убрать? Во-первых, потому что в ином случае она не перестала бы подавать на ИДК в суд, во вторых — потому что ее деятельность неизбежно привела бы к оттоку клиентов клиники. Это показательная порка — потому что когда будет уничтожена она, не будет никто судиться с этой компанией, у всех будет на слуху эта показательная расправа», — говорит он.

Сергей не верит, что его сестра с учетом имеющихся заболеваний сможет выжить в колонии: «У нее серьезнейшие болезни, но ее ни разу даже не осмотрел гинеколог в СИЗО за все это время. Я думаю, это делается умышленно — просто, чтобы она умерла. Серьезно болела — вот и умерла, а что вы хотите. Человека просто спишут».

В ИДК комментировать приговор Гисич отказались. После того, как клиника вошла в группу компаний «Мать и дитя» Марка Курцера, ее положение на медицинском рынке Поволжья только укрепилось — главврач Тугушев не один раз встречался с губернатором Самарской области Николаем Меркушкин, а «Мать и дитя» отчитывается о росте прибыли — в 2015 году выручка группы компаний составила 9,5 млрд рублей. В августе прошлого года Меркушкин распорядился выделить ИДК 31,3 тысячи квадратных метров земли в столице региона для строительства нового медицинского центра.