Все, что скрыто. Почему правозащитники разошлись во мнениях об условном сроке для сотрудника ФСИН, который шесть лет назад избил заключенного

В длинном коридоре — около дюжины мужчин. Некоторые из них стоят с поднятыми руками лицом к стене, другие прохаживаются у них за спинами. Мужчина в синей камуфляжной форме бьет одного из стоящих у стены кулаком в корпус. От удара тот приседает. «Че ты дергаешься? Ты че, пьяный?» — спрашивает мужчина в камуфляже после того, как его коллега, одетый в синюю форму ФСИН, добавляет еще один удар ногой. «Ну и че ты отказываешься? Ты же все равно сидишь, че ты?» — раздраженно говорит он, сделав несколько шагов по коридору. После этого человек в камуфляже бьет несговорчивого собеседника в плечо, а затем наносит ему три удара по ноге. «Встань нормально, слышишь, придурок, ***** [черт]!» — кричит он, когда мужчина падает. Еще через секунду на голову упавшего обрушивается предмет, похожий на книгу.

— Он издевается.

— Я не издеваюсь.

— Издевается, да?

— Конечно.

Заручившись согласием коллеги, сотрудник в камуфляже наносит еще два удара, а человек в синей форме добавляет один. Они уходят. Голос за кадром объясняет одному из мужчин, оставшихся у стены в растяжке, что «не поставить подпись — значит создать лишние проблемы». Видно, что тому трудно сохранять неестественную позу — он то и дело переваливается с ноги на ногу.

Запись прерывается. На следующей коридор почти пуст: мужчины, попавшие в кадр, стоят в дверном проеме. «Ты кто? Ты кто? Ты осужденный? Мужик или баба? Девчонка?» — спрашивает один из них, нанося другому удары по спине. Того проводят по коридору, слышится фраза: «И где наш опущенный?», а затем — снова звуки, похожие на удары.

— Кто ты по жизни? Мужик, баба?

— Мужик.

— Вот и все, к мужикам его пока закроем!

На этом ролик обрывается. Он похож на сотни других видеозаписей с избиениями заключенных, в разное время попадавших на Youtube, но есть одно отличие: в этот раз Следственный комитет не стал делать вид, что не замечает зафиксированного на камеру преступления.

Нетипичный подход

Две эти видеозаписи были сделаны в 2009 году. В течение шести лет их автор — заключенный Дмитрий Чурихин ИК-19 Татарстана — пытался привлечь к ним внимание, адресно отправляя ссылки прокурорам, начальникам республиканского ФСИН и даже знакомым журналистам. Однако со стороны правоохранительных органов не было никакой реакции, пока в феврале 2016 года ролики не попали к эксперту Общественной палаты Татарстана Владимиру Рубашному, сотрудничающему с правозащитной организацией «Зона права». Определить место совершения преступления было легко даже визуально — правозащитники, работающие в Татарстане около 10 лет, узнали коридор этапного помещения колонии №19, а автор ролика раскрыл имена его героев.

«[На записи, которую я сделал], сотрудники ИК-19 избивают осужденных за то, что те реализуют свои конституционные права — право не свидетельствовать против самого себя, право не подписывать какие-то заведомо ложные, левые бумажки. До сих пор [некоторые герои этого видео] работают в данном учреждении — Галимов, например, такой здесь есть, потом начальник отдела безопасности, фамилию его не помню уже, потом есть начальники отряда, до сих пор здесь работают. […] Я слышал за Фарахова, начальника ИК-3, он на тот момент работал замполитом в данном учреждении, ну и вел воспитательную работу таким образом — бил. Он и меня один раз избил […] Избил, забил, как собаку просто. Им просто наплевать на закон, они вообще безразлично относятся к этому», — рассказывал он в одном из видеообращений.

Иногда, объясняет координатор организации Булат Мухамеджанов, Следственный комитет возбуждает уголовные дела по факту размещения в СМИ видеозаписи, запечатлевшей момент преступления, однако чаще всего такие ролики остаются незамеченными. Поскольку из-за давности событий такой шанс был и у этого ролика, правозащитники решили пойти другим путем: «На уровне Татарстана у меня нормальные отношения с СК и прокуратурой, поэтому я просто направил сначала пресс-секретарю прокуратуры, сказал: "Посмотри, пытки". Посмотрели, сказали: "Да, есть здесь признаки преступления". Перенаправили в СК. Звоню потом пресс-секу СК, говорю: "Вот, теперь вы посмотрите". То есть без какого-либо обращения официального, чисто на устном уровне. Через месяц я звоню спросить, как дела, он говорит: "Да вот, дело возбудили — по части 3 статьи 286"» (превышение должностных полномочий с применением насилия, предусматривает до 10 лет лишения свободы).

Автор видеозаписи в деле по факту превышения должностных полномочий с применением насилия проходил свидетелем. По словам Чурихина, вскоре после возбуждения дела ему подбросили наркотики. Как следствие, вместо ПФРСИ (помещения, функционирующего в режиме следственного изолятора), где должны содержаться свидетели по уголовным делам, его перевели в ШИЗО, а спустя еще несколько недель якобы попытались отравить. «Они просто пытаются убить — меня реально кто-то отравил, а они вывели это так, как будто я наркотики употребил. Хотя я ни от каких тестов, ни от медицинского освидетельствования не отказывался, наоборот — требовал, чтобы провели медосвидетельствование. Я уверен, что меня скоро эти сотрудники ИК-19 просто прикончат. А они все сваливают на осужденных, что у меня с ними конфликт. Хотя, естественно, никакого конфликта у меня нет. Постоянно на меня жуть гонят, постоянно пытаются меня ущемить в чем-то из-за того, что я не отказываюсь давать показания», — рассказывал он позднее.

Правозащитники попытались подключить к делу своего юриста в качестве представителя интересов потерпевшего в обмен на необнародование видеозаписи, однако собеседники Мухамеджанова в СК говорили, что найти того не удается. В конце марта на сайте международной правовой группы «Агора» был опубликован пресс-релиз с видеозаписью, в котором говорилось, что «Зона права» готова бесплатно представлять интересы потерпевших. Однако не помогло и это — потерпевшие не появлялись, а пресс-служба СК никак не комментировала ход расследования уголовного дела. Но в июне на сайте Советского районного суда Казани появилось сообщение об аресте его единственного фигуранта. Им оказался начальник отдела воспитательной работы ИК-3 Татарстана 34-летний Назиль Гайнатуллин, в 2009 году работавший в ИК-19. В общей сложности он прослужил в системе ФСИН более десяти лет. На заседании по избранию меры пресечения Гайнатуллин не признал свою вину, а адвокат сотрудника ФСИН Валерий Кузьмин назвал видеозапись «чистым монтажом, цель которого — подставить и опорочить человека». «Мы считаем, что следственные органы должны доказать целостность записи, предъявить ее оригинал и провести экспертизу. Ничего этого пока нет», — говорил он тогда.

Все это время, рассказывает Мухамеджанов, правозащитники по своим каналам пытались найти потерпевших, однако в СК повторяли: «Не пытайтесь, ничего не получится». Разгадка появилась, только когда дело передали в суд. «В начале августа мы встречались по другому делу с тогда еще и. о. начальника второго отдела по расследованию особо важных дел СК Татарстана, в производстве которого дело по этому видео находилось, и я задал ему вопрос об этом. Он говорит: "Да вот, в суд отправили". Мы удивились: ни фига себе, без каких-то наших попыток подтолкнуть ход дела, просто сами расследовали и довели до суда, это нетипично. И он же мне сказал, что следователь, который занимался этим делом, чуть ли не тысячу человек опросил — то есть, вероятно, насчет цифры он пошутил, но тем не менее ясно, что следователь проявил недюжинное упорство и просмотрел очень много личных дел, пока не сличил подписи с подписью в пожарном журнале и не нашел этого товарища. А мы его не нашли, потому что сразу после этого следователь засекретил его личность, поэтому получить контакт с ним оказалось невозможно», — вспоминает Мухамеджанов.

Фото: Станислав Красильников / ТАСС

Два заседания

Судья Рахиев начал рассматривать дело против Гайнатуллина 9 сентября 2016 года. Согласно обвинительному заключению, в один из дней ноября 2009 года в ИК-19 Татарстана прибыл осужденный по фамилии Аскеров. Находясь в этапном помещении, Гайнатуллин, «являясь сотрудником ИК-19, в силу своих должностных обязанностей потребовал у Аскерова поставить подпись на бланке журнала ознакомления с правилами пожарной безопасности». Осужденный ответил отказом. В ответ, рассказывал прокурор на первом заседании, у Гайнатулина «в результате ложно понятых интересов службы, с целью повышения любыми средствами и методами показателей работы, а также повышения своего личного авторитета среди коллег, руководства ИК, а также осужденных, отбывающих наказание в данном исправительном учреждении, возник умысел на превышение своих должностных полномочий путем применения насилия, с целью заставить потерпевшего поставить подпись, а также сломить волю Аскерова к сопротивлению».

Реализуя его, Гайнатуллин нанес осужденному не менее четырех ударов рукой, сжатой в кулак, по туловищу, не менее трех ударов ногой по его ногам, и не менее одного удара рукой — по голове. В результате преступных действий Гайнатуллина Аскерову были причинены нравственные страдания, моральный вред, побои и физическая боль, перечислял представитель гособвинения. Пересказывая в суде изобилующее канцеляризмами обвинительное заключение, прокурор добавил от себя фразу, которой в документе не было: «Он совершил действия, которые никто и ни при каких обстоятельствах не должен совершать».

Сам Гайнатуллин на первом же заседании удивил суд признанием вины. «Ваша честь, вину полностью признаю, в содеянном раскаиваюсь, очень сильно переживаю о содеянном. Также хотел бы принести свои извинения перед потерпевшим», — сказал он. Адвокат Кузьмин, отвечая на вопрос «Медиазоны» о причинах такого поступка, назвал его «личным решением» самого обвиняемого, которое тот принял, «исходя из материалов дела». «Не могу сказать, почему он не пошел на особый порядок, а сделал признание на судебном заседании. Он сам принимал это решение. Я у него объяснений не могу требовать, я могу его только консультировать», — сказал он. По словам эксперта Общественной палаты Татарстана Рубашного, посещавшего процесс, признание стало полной неожиданностью для всех, в том числе и для гособвинения. «Видимо, они решили это сделать прямо перед заседанием, поняв настроение судьи», — предполагает Рубашный.

Потерпевшего в суд так и не доставили, что вызвало возмущение судьи — его участие в процессе ограничилось лишь чтением показаний, данных на следствии. Со стороны обвинения в суде выступили два свидетеля — сотрудники ФСИН, один из которых, как выяснилось, на тот момент уже не работал в ИК-19. Список заявленных свидетелей защиты насчитывал десять человек, однако после того, как Гайнатуллин признал свою вину, смысла вызвать их уже не было.

Процесс прошел максимально быстро — уже на следующем заседании 15 сентября судья вынес приговор. Гайнатуллина признали виновным по части 3 статьи 286 УК и назначили ему наказание в виде трех с половиной лет условного лишения свободы с запретом на работу в системе ФСИН на два года. Его освободили из-под стражи в зале суда. По словам адвоката Кузьмина, вероятно, обжаловать приговор защита не будет.

Факторы наказания

Оценивая приговор Гайнатуллину и работу Следственного комитета, правозащитники, связанные годами сотрудничества, неожиданно расходятся во мнении. «Он один за всех ответил фактически, хотя там как минимум трое руки распускали, пинали осужденных, а СК так и не нашел ни другого потерпевшего, который тоже есть на видео, ни сотрудников, которые там присутствуют, хотя автор записи прямым текстом называет их фамилии и должности. Но СК и прокуратура на это вообще никакого внимания не обращает. Никого не нашли, и все — нашли одного только», — сетует бывший психолог ФСИН Рубашный, отмечая, что при избиении присутствовали не только рядовые сотрудники, но и заместители начальника ИК.

Собеседник «Медиазоны» не отрицает, что уголовное преследование работника пенитенциарной системы за преступление, совершенное шесть лет назад — это «позитивный» момент, но отмечает, что условный приговор может быть воспринят коллегами Гайнатуллина как слабость правосудия. «Сотрудники же смотрят на то, что происходит — в зале постоянно находились несколько человек, группа поддержки, из учреждения, в котором он работал в последнее время, из ИК-3. Они приехали его поддержать, они видели, как это все произошло, и они теперь понимают, что всегда есть шанс вот так вот отскочить. Понятно, что это неприятно, из органов уволят, вряд ли примут обратно, но во всяком случае — вовремя прикроют, и ты не сядешь. Судья дал ему условный срок с той мотивацией, что телесных повреждений или увечий в принципе не было, только "физическая боль". Осужденный с этим согласился, что он не потерял трудоспособность, не стал инвалидом. Вот они, видимо, этого и ждут — либо очередная бутылка шампанского в задницу, либо чья-то смерть, и тогда будет нормальное наказание — а пока вот так вот», — говорит он. Рубашный полагает, что пусть даже минимальный реальный срок для Гайнатуллина послужил бы хорошим примером для его коллег: «Они бы поняли, что за насилие над заключенными даже спустя такой долгий промежуток времени можно самому оказаться в колонии».

С ним не согласен глава правозащитной группы «Агора» Павел Чиков, который называет вопрос о наказании по части 3 статьи 286 УК «спорным, сложным и неоднозначным». По его словам, более десяти лет назад правозащитники из «Агоры» решили, что главное в делах по этой статье — обвинительный приговор, а не суровость наказания. Однако спустя какое-то время практика назначения за пытки наказания, не связанного с лишением свободы, стала повсеместной в масштабах страны, что заставило «Агору» пересмотреть свою позицию. «Мы стали требовать реального срока принципиально — вне зависимости от его длительности, но это должно быть реальное лишение свободы — год, полтора, полгода, колония-поселение, то есть не обязательно стремиться к максимальной санкции, но это должно быть лишение свободы. Потому что преступление тяжкое, преступление латентное, преступление трудно доказуемое, потому что мощнейшее сопротивление со всех сторон», — говорит правозащитник.

В российском УК нет статьи, описывающей действия должностных лиц, применяющих пытки ради улучшения показателей своей работы, как отдельный состав преступления. По части 3 статьи 286 судят не только их, но и, к примеру, чиновников, превышение которыми своих должностных полномочий привело к «тяжким последствиям». Поэтому вести статистику «пыточных дел» можно лишь приблизительно. По оценке Чикова, ежегодно в России возбуждается от 600 до 1 000 таких дел. При этом глава «Агоры» отмечает, что наказания за подобные преступления разнятся от региона к региону: к примеру, в Татарстане после скандала вокруг «Дальнего» дел по этой статье стало больше, но чаще всего они заканчиваются наказанием, не связанным с лишением свободы. В Нижегородской области, где работает «Комитет по предотвращению пыток», таких дел меньше, но обвиняемые чаще получают по ним реальные сроки.

Чиков считает и условный срок для Гайнатуллина победой в борьбе с пытками. Во-первых, говорит он, наказание за пытки для сотрудников УИС — само по себе редкость в России, а в особенности в Татарстане, где такие приговоры можно пересчитать на пальцах. «То есть любой обвинительный приговор по делу о пытках в тюремной системе можно считать достижением сам по себе», — объясняет он. Второй момент — это смягчающие обстоятельства, а именно, признание вины самим обвиняемым. В отличие от Рубашного, Чиков считает, что раскаяние в зале суда — это отличный пример для коллег Гайнатуллина. «Если обвиняемый признает вину, нравится нам такое или не нравится — это смягчающее обстоятельство. Лично мне такое — нравится. Мне нравится, когда сотрудник УИС, обвиняемый в пытках, признает свою вину, приносит извинения, компенсирует причиненный вред. Это обстоятельство, которое очень важно. Оно очень серьезное воздействие оказывает на оставшихся сотрудников правоохранительных органов, действующих», — говорит глава «Агоры».

Третий фактор, из-за которого, по мнению Чикова, было бы сложно настоять на реальном сроке для Гайнатуллина — это отсутствие какого-либо вреда здоровью потерпевшего. «Классическое дело о пытках предполагает доказывание телесных повреждений, как правило — с помощью судмедэкспертизы. Но в этом деле ввиду давности событий, вероятно, и вовсе не было никаких медицинских документов, потому что спустя столько лет их могло не остаться. Скорее всего, факт применения насилия доказывался лишь видеозаписью и показаниями самого потерпевшего. Тем не менее, дело дошло до суда, и приговор состоялся», — констатирует он.

«Все это в совокупности говорит о том, что он понес наказание. Признание товарища виновным, прекращение — между прочим — его карьеры, лишение его пенсии, более того, условное лишение свободы. А это не амнистия, это унизительная обязанность ходить в УИС, к своим бывшим коллегам, отмечаться, то есть это ощутимое наказание за преступление, которое было совершено. Ну и совсем классическая вещь — важна не тяжесть наказания, а его неотвратимость. Вот в этом и есть мое объяснение», — резюмирует Чиков.

Фото: Марина Круглякова / ТАСС

Ментовская война

Глава «Агоры» Чиков, координатор «Зоны права» Мухамеджанов и защитник Гайнатуллина Кузьмин сходятся во мнении: следователь проделал огромную работу для того, чтобы установить потерпевшего и обвиняемого. «Тысячи опрошенных заключенных там, конечно, нет — в материалах дела есть порядка 15 допросов. Но в само уголовное дело не попала вся оперативная работа в рамках доследственной проверки. Там действительно большая работа, то, что я видел — это действительно объемно. Они поработали, и поработали много», — говорит Кузьмин. Строить предположения о причинах такого несвойственного Следственному комитету в «пыточных» делах рвения адвокат не берется, в отличие от правозащитников.

По мнению Мухамеджанова, дело вполне логично вписывается в картину противостояния силовых ведомств республики, в которую с начала прошлого года включилось и республиканское ГУ ФСИН. «Раз в два месяца точно сотрудников ФСИН задерживают, в основном по коррупции. Начальник ИК-2 покончил с собой на рабочем месте, потом была еще одна попытка суицида, замначальника управления приняли на взятке. В этом участвуют все — работает не только СК, но и ФСБ. Все в связке, поэтому мы ждем, когда же появятся новости о самом начальнике ГУ ФСИН. И это расследование отлично подходит под эту картину — СК при поддержке ФСБ, которая, видимо, осуществляла оперативное сопровождение, наносит очередной удар по ФСИН. Иначе никто не стал бы обращать внимание на запись 2009 года, если зайти в интернет — там таких тысячи», — говорит он. «У руководства, которое дало зеленый свет на расследование, могут быть сложные причины для этого, потому что за последние два года в Татарстане была просто явная атака СК на ГУ ФСИН. Серии уголовных дел, два случая суицида. Это — ментовская война. И то, что для вынесения обвинительного приговора была проделана большая работа — это, безусловно, часть этой войны», — вторит ему Чиков.

Их коллега Рубашный тоже считает уголовное дело против Гайнатуллина очередным подтверждением того, что ГУ ФСИН Татарстана «бомбят со всех сторон», но задается вопросом: «Если следователь так хорошо сделал свою работу, то почему в деле есть лишь один обвиняемый и один потерпевший?». И тут же сам на него отвечает: «Если бы была задача кардинально вычистить таких кадров из ГУ ФСИН, сделать все по справедливости — то остальные присутствовавшие при избиении тоже были бы привлечены. Но поскольку это расследование — лишь борьба одного ведомства с другим, а не защита прав заключенного, то наказание понес лишь один человек». Судьба самого пострадавшего заключенного, отмечает Рубашный, на самом деле никого не волнует: «Его засекретили для суда и защитников, но не для сокамерников».

«Когда он дал показания, его перевели в другое учреждение, спрятали, но естественно, всем известно, кто это — и сотрудникам, и заключенным. Так работает наше правосудие — сохранить конфиденциальность в местах лишения невозможно, потому что тебя все время дергают на следственные действия. Поэтому многие предпочитают молчать», — констатирует он.